Владислав Глинка - Дорогой чести

— Не было мне лучше жизни, как в вашем дому, — сказал он.

— После отставки приезжай к нам доживать, — позвал Сергей Васильевич.

— Покорно благодарю. Покуль генерал Потемкин нами командует, то и служить можно, — ответил Гурий. — А вот дадут им новый чин да переведут повыше, тогда — хоть в прорубь. В других полках слыхали, что деется? Мне ведь девять лет дослуживать — тысячу раз помереть поспеешь…

Перед упаковкой посуды дали прощальный обед семеновцам. Собралось тридцать офицеров с генералом Потемкиным во главе. Служили шесть денщиков — тоже все походные товарищи. Обед прошел весело, пили за здоровье хозяев, за полк, за его командира. Непейцыну поднесли серебряную вазу с золоченой надписью «Кульм».

После обеда все разъехались, кроме офицеров третьей роты — недавно произведенного в полковники Краснокутского, поручиков Якушкина и Толстого. Перешли в кабинет, взялись за трубки.

— Жалко расставаться с вами, — сказал Семен Григорьевич. — Но вы как бы знак подали — вот-вот все разлетятся. Я уже подал рапорт на армейский полк, и меня в том обнадеживают. Иван Дмитриевич также получил верные сведения о переводе, согласно желанию, в 38-й егерский, к полковнику Фонвизину. Николай Николаевич собирается в отставку, чтоб определиться к статским делам.

— Одно грустно: что солдатам нашим без нас хуже станет, — заметил Якушкин.

И вот уже пакуют посуду, книги, заколачивают в тесовые клетки обернутые в рогожу фортепьяно, стулья и столы, в чем настоящим мастером оказался Гурий, отпущенный для того из полка. Непейцын бродил по заставленным поклажей комнатам и вспоминал дом Давидовых, в котором теперь гнездится прохвост Квасов.

Наконец-то пришел обоз, и возчики по указке Гурия и Кузьмы стали увязывать дровни за дровнями, а Непейцын смотрел на их работу в окошко и тревожился, как бы Софья Дмитриевна не простудилась от открываемых настежь дверей. На третий день обоз ушел, Кузьма с Гурием отпросились в торговую баню, а Непейцыны, тоже уставшие от суеты, сели обедать на сборной мебели, которую решено было оставить тут, и говорили, что надо поскорей уезжать из опустевшего дома. Завтра съездят на могилы Верещагиных, простятся с Ивановыми и на Сампсониевском, а послезавтра можно трогаться… Уже при свечах допивали послеобеденный чай, когда в комнату вбежала Глаша.

— Сергей Васильевич, там француз наш приехал с ребеночком.

— Какой француз? — не понял Непейцын.

— Да Федор, кавалер то есть…

— А ребенок чей?

— Не знаю. Евойный, может…

Сергей Васильевич поднялся, чтобы идти в кухню, но Федор стоял уже на пороге. Худой, бородатый, в дорожном кафтане, он держал в объятиях, очевидно, спавшего, тепло укутанного ребенка.

— Здорово, Федя! Откуда бог несет? — спросил Непейцын.

— Из Одессы, Сергей Васильевич. Разве письма не получили?

— Нет. А чье же дитя привез?

— Варвары Федоровны и Григорья Матвеича покойных сынок. Фаддей именем… Уложить его надобно как следует.

Софья Дмитриевна и Глаша подхватили мальчика и унесли, а Федор сбросил теплый кафтан и вдруг, покачнувшись, ухватился за притолоку:

— Ох, устал, Сергей Васильевич, мочи нету…

— Да ты сядь! Сядь, тебе говорят, и рассказывай. Что с родителями мальчика приключилось?

— Двенадцатого сентября кони их разбили. Ехали по степи на паре трехлетков. Птица из куста шаркнула под самые морды, вот и понесли. А тут лопни одна вожжа у Григорья Матвеича, да тележка набок в буерак завалилась… Варвару Федоровну сряду о камень головушкой, а Григория грудью оземь… Прожил еще три месяца, все дела свои прикончил — дом, гурты за полцены продал, деньги мне отдал и велел к вам с дитей ехать… Вот деньги под рубахой в поясе кожаном, десять тысяч…

— А Григорий когда же помер?

— В самое рождество. Схоронили его, и поехал.

— Тебе поесть скорей, Федя, да обмыться, — сказал Непейцын.

— Не есть мне и не мыться, а спать допреж всего. Больше месяца вполглаза. Дитё заснет, а я его да деньги стерегу. Нож и пистолет для обороны имел… Возьмите деньги, Сергей Васильевич, сделайте милость, чтоб я ослобонился. Вот-с… Да что ж у вас деется? Переезжаете на квартиру иную, что ли?..

Через два часа Непейцыны снова сидели на тех местах, где застало их появление Федора.