Владислав Глинка - Дорогой чести

Конечно, узнать это было радостно. Но где искать Федора? Предположение высказал посвященный теперь в тайну Филя. Может быть, в Новороссию потянуло беглеца знакомство с Варварой Федоровной и Григорием? Непейцын тотчас написал им, чтобы, ежели знают, где Федор, передали сообщенное из Парижа.

В мае 1816 года произошел случай, часто вспоминавшийся Сергею Васильевичу. Около полудня он ковылял через полковые дворы в одну из мастерских. Навстречу попался батальон, который фельдфебели вели с учения на обед. За батальоном не торопясь, заложив руки за спину, прошел его командир полковник Гурко 1-й. Недолюбливая друг друга, обменялись холодными поклонами. На краю плаца стояла группа горячо толковавших о чем-то офицеров. Приблизившись почти вплотную, Непейцын увидел, как взволнованный Матвей Муравьев-Апостол вдруг схватил руку младшего брата и поцеловал ее. Растерявшийся Сергей Иванович воскликнул что-то и, раздвинув товарищей, поспешно пошел к офицерскому флигелю. За ним двинулись и другие. Задержав шедшего последним капитана Кашкарова, Непейцын узнал, что полчаса назад во время учения полковник Гурко закричал, что один из старослужащих, выполняя прием, недостаточно быстро «оторвал» руку от ружья. Разругав солдата последними словами, Гурко приказал ему встать перед ротой, спустить с плеч перевязи, а первому взводу обнажить тесаки. Это значило, что сейчас будет произведено наказание фухтелями, ударами тесака плашмя по обнаженной спине. И тут Муравьев-Апостол 2-й выступил из фронта, отсалютовал полковнику шпагой и доложил, что солдат известен ему исправной службой, никогда не бывал наказан и нынче, наверно, нездоров, ежели в чем провинился. Гурко так растерялся от небывалой выходки поручика, что перед фронтом стал отвечать ему по-французски, уверяя, что делает все только для пользы службы, и тут же скомандовал солдату встать во фронт, а взводу вложить тесаки в ножны.

— Да-с, господин полковник, — закончил Кашкаров, — смелость боевая есть одно качество, а смелость, надобная для защиты слабого, — другое, куда более редкое. И наш Сергей Иванович их вполне сочетает.

Лето пролетело незаметно. Полк провел его в лагерях, а Непейцын оставался при казармах, занятый постройкой новых киверов и патронных сум из отпущенного комиссариатом материала. Эта работа была выполнена к осени своими мастерами и дала немалую экономию против заказа на стороне, позволившую закупить для солдат добрую партию соленой рыбы и овощей на будущую зиму.

В августе из Одессы пришло письмо от Федора, в котором благодарил, что сняли с души грех, и сообщал, что служит разъездным приказчиком у Григория Матвеевича и Варвары Федоровны, которые живут меж собой дружно, торгуют скотом и лошадьми, завелись домом и родили сынка, которому пошел второй год. А он в Париж за Мадленой опять не поедет, раз в споре за него не встала.

Полк пришел из лагерей, и нижним чинам дали отпуск для заработков. Теперь Сергей Васильевич снова хлопотал, чтобы зимой определить к городским мастерам учениками новую партию солдат, потому что многие прошлогодние находили прибыльную работу. Только в этом году надумал прибавить еще султанщиков и перчаточников.

После одного из докладов по таким делам, когда вдвоем возвращались из мастерских и пересекали пустой плац, генерал Потемкин сказал:

— А догадайтесь-ка, кто в воскресенье во дворце после высочайшего выхода о ваших занятиях осведомлялся?

— Не иной, как граф Аракчеев, — ответил Непейцын. — Других знакомцев среди дворских не имею.

— Вы угадали, — кивнул Потемкин. — Его сиятельство подробно меня расспрашивали, хвалили наши хозяйственные приемы, но заметили, что хлопоты сии надлежит нести командирам батальонов.

— Да еще, верно, что калеке в гвардейском полку в мирное время делать нечего, — добавил Сергей Васильевич.

— Нечто и о сем сказано было, хотя весьма деликатно, — согласился генерал. — Велели вам передать, что охотно окажут протекцию в получении места, как они выразились, более подходящего.

— Скажу вам, Яков Алексеевич, что просить графа не стану, — ответил Непейцын. — Когда увидите, что пора подать в отставку, да мне кивнете, я тотчас вам прошение вручу. И поеду в деревню свою хозяйничать, где ни о каких графах слышать не буду.

— Какой же губернии? Псковской, кажется?

— Так точно. В великолуцком уезде. А вы почему спросили?

— Потому что соседняя губерния, Новгородская, ноне стала ареной новых подвигов графа Аракчеева. Там по приказу государя начал он насаждать некие военные поселения гренадерских полков.