Валерий Евтушенко: Легенда о гетмане. Том II

С первыми лучами солнца казаки и татары с трех сторон начали атаку на польские позиции. Хмельницкий, сидя на буланом коне в окружении старшины, наблюдал за ходом битвы с той стороны Гнезны. Хан со своими мурзами находился в задней линии татарского войска.

Пока татарская и казацкая конница пыталась разорвать центр и правый фланг поляков, брацлавский полковник Данила Нечай во главе десятитысячного отряда казаков, в пешем строю стремительно атаковал польский обоз, находившийся на левом фланге. Жестокая битва завязалась по всему фронту. Чтобы под огонь пушек, которые были установлены на церкви, не попали свои, Хмельницкий приказал их убрать и, разместив на берегу Гнезны, вести отсюда стрельбу по польским укреплениям. Казаки и татары в яростном броске сошлись грудь грудью с первой линией польских жолнеров. Завязалась рукопашная схватка, страшная и свирепая, когда противники сражаются одним холодным оружием, а порой и голыми руками, так как перезаряжать ружья нет времени.

Вначале военная удача сопутствовала Нечаю и ему удалось ворваться в обоз. Но неожиданно, обозные слуги оказали столь упорное сопротивление, что развить успех казакам не удалось. Когда же князь Корецкий двинул против них несколько своих резервных хоругвей, Нечаю пришлось отступить. Так же безуспешно закончилась атака, предпринятая против центра и правого фланга. Как только казаки и татары откатились от польского лагеря, перестраиваясь и готовясь к новой атаке, от группы мурз, стоявших рядом с ханом, отделился трубач с белым флагом в руках. Подавая сигнал к прекращению боя, он направил своего коня в сторону польского лагеря, откуда ему навстречу по приказу короля выехал Марк Гдешинский. Поравнявшись с ним, трубач передал ротмистру фирман хана и повернул коня обратно. Наблюдая за этой картиной, запорожский гетман в свою очередь вздыбил своего буланого жеребца и, взмахнув булавой, крикнул: «Згода!» Сотенные и куренные атаманы немедленно продублировали его приказ о прекращении сражения. Казаки во главе с полковниками стали постепенно покидать поле боя и потянулись к мостам через Гнезну. В польском лагере прекратились ружейные выстрелы и смолкли орудия. К Яну Казимиру подъехал ротмистр Гдешинский, который спешившись, с поклоном вручил ему ханское послание. Король торопливо вскрыл фирман и пробежал письмо глазами. Хан в корректной форме, но с плохо скрытой иронией, писал о том, что, если бы при избрании на трон Ян Казимир пригласил его отпраздновать это событие, как водится между добрыми соседями, а не проигнорировал, будто какого-нибудь простолюдина, то ему не пришлось бы самому являться к нему в гости незваным вместе с казаками. Тем не менее, если король возобновит прежний союз с ним, то он готов прекратить военные действия и принудить к тому же казаков. Для выработки условий мирного договора Ислам Гирей предложил встретиться польскому канцлеру с его везирем.

…Как только казаки возвратились к себе в лагерь, полковники, недобро хмурясь, окружили гетмана.

— Почему ты не позволил нам добить ляхов? — резко спросил Данила Нечай, после смерти Кривоноса основной выразитель интересов казацкой черни. — Еще одна — две атаки и ляшский табор был бы в наших руках.

— Ляхи подкупили хана, — виновато ответил Хмельницкий, — он согласился на мир и меня заставил, угрожая в противном случае ударить вместе с ляхами на нас.

Этот аргумент отрезвляюще подействовал на полковников и они стали молча переглядываться, не решаясь возразить гетману. Почувствовав изменение в их настроении, тот сам перешел в наступление.

— А почему ты, Нечай, не смог захватить ляшский обоз, — ехидно поинтересовался он, — хотя его обороняли даже не жолнеры, а обыкновенные джуры, челядины едва умеющие держать в руках оружие? Под твоей рукой было десять тысяч казаков, что по численности равно трети всего ляшского воинства, а противостояло тебе от силы две-три тысячи конюхов и погонщиков волов.

— А ты, Глух, — повернулся он к другому полковнику, — о чем ты думал, когда повел свою конницу прямо на артиллерию Оссолинского? Ну, а от тебя, Мозыра, я вообще не ожидал, что ты позволишь какой-то драгунской хоругви выбить половину твоих людей.

Так, обращаясь то к одному, то к другому полковнику, гетман припоминал каждому его промахи и ошибки в ходе этого двухдневного сражения. Наконец, видя, что они стоят с опущенными головами и не пытаются возражать, он передал им подробности своего разговора с Ислам Гиреем.