Дмитрий Мищенко - Лихие лета Ойкумены

Он был не на шутку разгневан, князь Лаврит, и младшие, подвластные ему князья Склавинии должны были потупить взоры и умолкнуть на целый час.

— Может, и так, — сказал Ардагаст, — И наверное, так: прежде чем идти на кого-то, надо знать, какую силу он имеет и где эта сила. Однако и не идти мы не можем уже, отче-князь. Во-первых, те из наших, которые ушли за Дунай и сели в ромейских землях, где чувствуют себя твердо, просят удвоить, а то и утроить ихнию силу нашей, а во-вторых, наших бессильны мы держать тут.

— Горе земле, — поднял к небу свои старческие руки Лаврит, — горе земле, чьих детей посетит равнодушие или пренебрежение к ней! Боги! Такую благодать подарили вы людям, подарили эти горы и предгорья! Чем провинились они перед теми, что зовут себя сыновьями Склавинии?

— Горы — ничем, милостивый князь. И наш край тоже ничем не провинился. Они у нас лучшие из лучших, другие такие еще поискать. Народ чужеземный является тому виной. Сам говорил не так давно: кого только не было тут, и все топтали нам грудь, а вместе с тем и облюбованность нашу краем и землею. Обры чуть ли не больше всех наглумились над той облюбованностью. А тут и повод есть: те, что живут между иллирийцев и фракийцев, зовут к себе и хвастаются, между прочим, покоем.

— Какой покой, думаю, видели и знаете: обры прошлись лавою по всей Фракии. А где объявляются обры, там кровь и татьба наинемилосерднейшая.

Он был удивительно упрямый ныне князь Лаврит. Такой недовольный ими и такой упрямый, что у Ардагаста сомнение закралось уже в сердце: не удастся ли склонить князя-отца на свою сторону? А склонить надо. Но волна, что родилась между воинов склавинских, ее не сдержать уже.

Сказал, как думал:

— То есть вы запрещаете поход?

— Не советую. Если хотите, то и запрещаю. Ромеи побили обрина. Они в силе сейчас. Вы, знаете ли, какая это сила? А если это — палатийские когорты императора, те, что успели вернуться из Ирана?

— Про это должны узнать до похода.

— Так сначала узнайте, а потом идите уже ко мне за согласием. И еще скажу вам, князья Склавинии: не туда направляете вы свои мысли. С Византией мы раньше соседствовали, будем также соседствовать и дальше. Говорил уже и еще скажу: обры — вот кто супостат ваш первейший. Говорите, есть сила, способная и себя защитить, и тем, что на территории Византии живут, помочь. Так бросьте прежде эту силу на обров, сотрите их с лица земли нашей, а потом уже про все другое думайте и заботьтесь. Они разгромлены, слышали? Это же случай из случаев. Не супостатов — союзников, может, следует искать вам сейчас среди византийцев.

Князья переглянулись.

— А что, это действительно так. Князь-отец дело говорит: обры разгромлены, это и есть она, возможность добить их и избавиться от беды. Вспомним, кто разорял нашу землю больше всех? Они обры! Кто угрожает ей и будет угрожать? Также они!

— Братцы! — поднялся высокий и сильный Мусокий. — Князь-отец правду сказал: это первые и самые сильные наши супостаты. На них и устремим свою силу. Тем более, что есть подходящий случай. Они прежде не были друзьями ромеев, отныне и вовсе не будут ими. Знаете, что учинили обры на этих днях с пленными ромейскими! Вырезали их.

— Как?

— Хотели продать тем же ромеям, а у императора или фиск опустел до предела, или еще что-то помешало, однако отказался купить у обров своих легионеров. К несчастью, те начали умирать, пораженные язвой, тогда каган и велел своим турмам: вырезать все двадцать тысяч, чтобы не распространяли язву.

Ему не поверили. Сидели, потрясенные, и подавленно молчали, правду говоря, ждали еще чего-то.

— Откуда князь знает такое?

— Из весьма достоверных уст, братья. Видел на торжище одного из сбежавших от казни и тем спас себя от смерти. Хотите, я доставлю его сюда, сами услышите. Тем более, что он — не ромей, из наших есть, славян. Княжич антов.

— Так? Почему же оказался среди пленных ромейских? Был воином или стратегом у них?

— Да нет. Изучал науки в Константинополе. Возвращался после завершения исследований домой и оказался в лапах обринов-татей.

— Приведи его сюда, — оживился и подобрел князь Лаврит. — Такой много может знать.

Склавины не имели таких, как у ромеев, городов и крепостей. Жили селениями и норовили сесть ближе к жилищу властелина, построенного в удобном для обороны месте: над речной крутопадью или на возвышении. Каждое такое жилище имело тайный доступ к воде, и было достаточно просторным, чтобы в нем поместился в лихой час народ прилегающих селений, даже их необходимый скарб. А еще оно имело вокруг надежные постройки с высокими и доступными стенами, и башни с бойницами и ворота, перекрывающие вход. Жилища те именовали градцами, а их хозяев или всего лишь властелинами, или князьями, это значило, какой был властелин и как много селений могло найти защиту в его градце, когда народу грозил супостат. Именно поэтому — и, видимо, только поэтому — среди склавинов, было, слишком много князей, а те из них, которые имели беспокойную душу и могли повести за собой окольный народ, когда речь шла про оборону края или поход за Дунай, величались великими и уважались больше, чем другие, кроме старшего князя-отца. Мусокий принадлежал к великим князьям и его градец-острог больше, чем по всей околии, и торжище при градце, многим известно. На нем всегда толпился народ, хватало его и в тот день, когда Мусокий получил повеление Лаврита отправить, ушедшего из плена, анта на совет князей склавинких. Шорники-седельники продавали седла, сбрую, ткачихи-тетки красочные, расшитые туники, скудельники — свои изделия: крынки, поставцы, корчаги, глиняные сосуды. Но чуть ли не больше толпилось его людей, в рядах, где продавались хлебные лепешки, парное молоко в маленьких крынках, сыр овечий, жареное там же, при покупателях, мясо. Аромат его выворачивал Светозару нутро, и он сел дальше от соблазна к гуслярам, каликам перехожим. Некоторое время сидел и прислушивался к их песням, к беседам-пересудам, наконец, не утерпел и попросил, чтобы кто-нибудь дал и ему поиграть на гуслях.