Дмитрий Мищенко - Лихие лета Ойкумены

Кандих не принадлежал к тем, кому сказанное надо повторять дважды. Он знал, как не просто будет выторговать у ромеев лишние двадцать тысяч солидов, знал и то, что этого хочет, и требует каган. А кто из аваров не знает: то, что велит сделать тебе отец рода твоего, предстоит сделать вдвое лучше, быстрее и ловчее, чем он того хочет, то, что повелевает в походе тархан, умри, а исполни его волю в пять раз лучше и надежнее, чем от тебя хотели, а когда повелел тебе каган, за то, прежде всего, следует благодарить и благодарить Небо, что удостоило его повеления, а потом из собственной кожи вылезть, а исполнить волю повелителя в десять раз лучше и вернее, чем он себе мыслил. Поэтому Кандих, сколько находился в окружении достойного кагановых надежд посольства, столько и искал, как ему поступить с новым василевсом Византии, чтобы добиться того, чего хочет повелитель. Думал о вежливости с высокотитулованной особой его, испытанного на посольских переговорах посла, и достойного своего рода и племени асийца, которого учить не надо, так как он давно и надежно обучен, и предвидеть увертки, что сбили бы с толку мудрого, не помешает. Новый император, хотя и мало осведомлен в переговорах, все же ромей. Да и у императора всегда найдутся такие, что их надо остерегаться и остерегаться.

Он и боялся. Ходил, вежливо напоминал о себе тем, от кого зависела встреча с василевсом, и прислушивался к разговорам, что шли под медными воротами Августиона, выпрашивал у придворных свидания и приглядывался, вручал им подарки и снова приглядывался и мотал на ус то, что обещали, силился уловить разницу между сказанным и тем, что думали, когда говорили. А настал день, когда позвали и велели идти к императору, все-таки ошибся. Сам не знает, какая злая сила потянула его за язык, однако разговор с василевсом начал с похвальбы: авары — наисильнейшие среди всех племен Ойкумены, они давно и надежно заслужили себе славу непреодолимых: могут выйти на бой хоть с кем; император Юстин Второй, вероятно, знает об этом, как и предшественник его, помнит: северные рубежи империи подперты силой, на которую можно положиться.

Говорил и не сводил с Юстина Второго глаз, а следовательно не замедлил заметить: василевсу не понравились его речи. Сначала только посмотрел подозрительно, потом и вовсе начал принимать недружелюбный вид. Пришлось мгновенно перестраиваться и менять тон, и саму речь: покойный император, мол, не ошибся, привлекая их на свою сторону. Когда-то враждебные империи племена — утигуры, кутригуры и анты — разгромлены обрами, и перестали быть силой, которая может ей угрожать. Одно беспокоит кагана: крови во славу Византии столько пролито, очень возможно, что вскоре снова придется лить ее, а вознаграждение за это мизерное. Роды аварские, а с ними и турмы изнемогают от недостатка яств, кагану едва посильно сдерживать их от попыток ходить и брать эти яства силой, и не только у соседей, но и у самих ромеев. Поэтому он прибегает через него, посла своего, к императору с челобитной: пусть император учтет недостаток яств и увеличит аварам дань за усердную службу на рубежах до ста тысяч солидов.

— А кто вам сказал, что ваша служба нужна империи? — заговорил, наконец, император и тем положил конец даже пространной речи обрина.

— Как? — Кандих поднял вверх голову и тем неестественно выпятил на шее кадык. — Мы заключали договор, покойный император платил нам каждое лето восемьдесят тысяч золотых солидов…

— Тогда платил, когда была в этом потребность. Сейчас такой необходимости нет. Авары должны быть благодарны империи за то, что позволили им поселиться на своей земле и иметь вожделенную для каждого, кто привык жить трудом, а не разбоем, наслаждаться покоем. Земля у вас есть, и земля богата. Трудитесь в поте лица своего на земле и будете иметь яства. Когда империя сочтет нужным вознаградить аваров за ратные или какие-то другие подвиги, пусть не считают это вознаграждение податью. Это будет всего лишь благодарность, — та, которую имеет всякий раб за верную службу своему властелину.

Изогнутая дугой спина Кандиха ощутимо дрогнула и стала похожей на нацеленное для прыжка тело удава. Но, однако, прыгать не станет. Видно было, Кандих всего лишь ошарашен тем, что услышал из уст императора, и никак не придет в себя. Молчание становилось невыносимым, и только потом, как Юстин Второй колебаться стал, чтобы не дать логофету знак: аудиенция завершена, аварский посол может идти, — опомнился и успел высказать слово-ответ: