Виссарион Саянов - Небо и земля

— Не спишь еще, Кузьма?

— Не спится почему-то, — ответил Тентенников, открывая дверь. — Сижу над книгой, — и читать не хочется и ко сну не клонит — все думаю…

— А у меня новости!

— Новости? — удивился Тентенников. — Никто не приходил сейчас, а ты говоришь — новости…

— А телефон на что существует?

— Зачем же тогда томить меня? Сам знаешь — нетерпелив я. Сразу рассказывай…

— Звонил сейчас Свияженинов…

— Так, так.

— И рассказывает, что был вчера в Управлении военно-воздушных сил…

— Он там, почитай, каждый день бывает, — разочарованно сказал Тентенников.

— Нет, ты дальше послушай. Он сказал, что беседовал с Ваниным начальством и узнал такие новости… Да ты пляши, пляши…

Но Тентенников плясать не собирался, и Быков, еще раз пристукнув каблуками, радостно проговорил:

— И узнал там, что Ваня больше радистом не будет. Понимаешь ли, скрытная его душа, что он придумал? Летчиком, оказывается, стал!

Вот тут-то Тентенникова уже не нужно было уговаривать плясать, и Лене пришлось вмешаться в разговор друзей:

— Не надо, Кузьма, сапоги у тебя с подковами, такой грохот подымешь, что с нижнего этажа жильцы прибегут.

— Что ж, раз хозяйка не велит — не буду, но радость для стариков сегодня большая. Мы-то с Петрухой больше всего мечтали, что Ваня летчиком станет, не нравилось нам его увлечение радио. А он, оказывается, без шума и треска все по-нашему сделал… И правильно: характер у него самый летный, он со временем большим авиатором станет.

Так и не заснули они до рассвета, вспоминая Ванину жизнь с самых первых лет и мечтая о предстоящих изменениях в его судьбе.

Когда диктор сообщил, что отряд Толубеева уже подходит к Владимиру на Клязьме, внизу загудел приехавший за Быковым автомобиль.

Гладко выбритый Тентенников торопливо надевал кожаное пальто.

— Не опоздать бы! — простонал Тентенников. — Обидится Ванюшка, если не найдет нас на аэродроме.

Радостно улыбаясь, открыл шофер дверцу, и все трое уселись на заднее сиденье: рядом с шофером на обратном пути поедет Ваня.

Москва еще только начинала просыпаться. С тяжелым шарканьем неслись по рельсам первые трамваи. На грузовиках, прикрытых брезентом и рогожей, развозили по магазинам коровьи туши, караваи свежевыпеченного хлеба, ящики с пивом и папиросами. Серый дым тянулся над крышами домов, и птичий гомон на окраинных бульварах с каждым часом становился упрямее и громче.

— Не опоздать бы! — беспокоился Тентенников.

У въезда на аэродром уже стояла длинная очередь автомобилей. Тентенников побежал за пропусками и через пять минут принес три белых листочка.

Из соседней группы отделился светловолосый коренастый человек в кожаном пальто и неторопливо подошел к Тентенникову.

— Здравствуй, земляк, — сказал он, потирая руки. — Что не заходишь? Забыл? Загордился?

— Зря говоришь… Кто же посмеет перед Чкаловым нос задирать? Не родился еще такой летчик на свете!

— Ну, перед Чкаловым, конечно, нельзя, но перед Валерием Павловичем можно, — улыбаясь, сказал Чкалов.

— А перед Валерием Павловичем тем более нельзя возноситься земляку, нижегородскому уроженцу. Горький да ты наш город прославили. Каждый мальчишка об одном мечтает: таким, как Чкалов, стать. К тому же: начну нос задирать — ты и напомнишь, какие небылицы про меня в Нижнем сочиняли.

— Будто уж и сочиняли? — усмехнулся Чкалов.

— Нет, я верно говорю, не выдумываю. Я как-то приехал в Нижний лет десять назад, остановился по старой памяти в «России» — и спрашиваю у старого маркера, — он еще в девяностых годах начал бильярдные шарики по зеленому полю катать, — не помнит ли он знаменитых уроженцев нижегородских. «Как же, — говорит, — помню! Взять хотя бы летчика Тентенникова — веселый человек покойник был. Бывало, за обедом по две сырых стерляди съедал». Я и спорить не стал.

— Ту историю и я слышал… А ты вот что: как молодой Быков приедет, собирайся ко мне со всеми своими в гости. Рад буду земляку.

Тентенников прошелся по полю с Чкаловым и снова вернулся на старое место. Встречающих с каждой минутой становилось больше. К летчикам подходили знакомые и незнакомые люди, расспрашивали о Толубееве, о штурманах и летчиках толубеевского отряда, о молодом Быкове, радисте флагманского корабля.

Неподалеку от Быкова стояла девушка, высокая, худенькая, внимательно прислушивавшаяся к разговору о Толубееве.

Её оттеснили было от летчиков, но немного погодя она снова подошла к ним и остановилась подле Тентенникова.