Виссарион Саянов - Небо и земля

Кто-то выстрелил сгоряча, но пуля пролетела мимо. Передние всадники остановились. Молодой есаул спрыгнул на землю, спросил, кто таков и как очутился здесь. Быков рассказал коротко о своих злоключениях. Есаул потер переносицу, сказал, что слышал уже о пропавшем аэроплане, спросил: не ранен ли летчик при посадке, не было ли с ним наблюдателя?

— Едемте с нами, — сказал он. — Мы возвращаемся к штабу корпуса. Только не знаю, как вы… привыкли ведь, должно быть, больше к своему сиденью, чем к седлу.

Быкову подвели коня, седло было в крови. Летчик понял, что всадника, место которого он занял, нет уже в живых. Эскадрон снова понесся по дороге. Быков скакал последним, — конь упрямился, чувствуя неловкого седока, и норовил свернуть в лес.

Вскоре выехали на шоссе. Еще вчера, когда смотрел Быков на шоссе сверху, было оно наводнено отступающими войсками противника. Теперь здесь расположились русские части. На бивуаке стояла пехота. Дымились походные кухни. Солдаты лежали на траве возле составленных в козлы винтовок. Над синей каймой леса раскачивался привязной аэростат. Павшие лошади валялись у обочины дороги; вороны с опаской кружили над ними.

Обоз тянулся навстречу. Быков узнал вдруг ящики, в которых перевозились аэропланы, и чуть не вскрикнул от радости. Отряд перебирается, родной дом его переезжает на новое место! Он спрыгнул на землю, бросил повод казаку и остановился у забросанного желтыми ветками холмика братской могилы.

Его узнали еще издалека, и он сам сразу заметил своих приятелей, — выше их ростом никого не было в отряде.

— Глеб! — закричал он нетерпеливо. — Прибавь ходу!

Глеб и Тентенников бросились к нему, и он, прихрамывая, побежал к ним навстречу; как и всякий неопытный наездник, он еле двигался после сегодняшней долгой поездки верхом.

— Жив, — сказал Глеб. — А мы-то уже и не чаяли. Думали — погиб… Горевали…

Это слово, сказанное по-мужски просто, было дорого Быкову. Он знал: Глеб нарочно говорит так сдержанно, чтобы не выдать своего волнения.

— Вернулся, — ответил он, пожимая руки друзей.

— Счастье, что ты нас нашел, — в такую пору разлучаться обидно, — сказал Тентенников, протягивая ему папиросу.

— Удачная встреча, — перебил Глеб. — Если бы на старый аэродром пробирался — и через три дня не нашел бы отряда.

— В Буковине будем стоять теперь, — радостно промолвил Тентенников. — Мне давно посмотреть хотелось, какая такая Буковина, и вот поди ты — приехали.

Буковые рощи окружали широкое поле аэродрома. Под жилье отвели летчикам маленькие чистенькие домики. Стали устраиваться на новом месте. Три складные кровати летчиков снова стояли рядом. Штаб отряда поместился в высоком нарядном доме, на самом берегу реки.

— Нравится? — спросил Глеб, показывая на голубоватую дымку над горами: там синели леса и длинной черной грядой тянулись утесы и скалы.

— Отличное место! — насмешливо сказал Быков. — Можно подумать, что мы на дачу переехали, а не возле фронта устраиваемся.

— Ну, насчет дачи ты переборщил малость, — покачал головой Глеб. — Послушай-ка…

Они прислушались: издалека доносились глухие раскаты орудийного грома. Бой продолжался.

— И все-таки веселее, чем раньше было, — сказал Тентенников. — Город близко; если случится срочное дело, всегда можно будет вовремя съездить…

— Ну, какие у тебя дела? — усмехнулся Быков.

Тентенников обиделся и замолчал.

Утром Быков встретился с Васильевым.

— Мы уже думали — панихиду заказывать придется, — сказал Васильев, — мало ли какие неприятности могут случиться в полете. У меня у самого, изволите видеть, один случай был странноватый. Вылетел однажды в разведку и чувствую вдруг — попал в неприятнейшее положение. Вертикальный поток воздуха тянет вниз. Место, понимаете ли, из самых гнусных. Гора. А за горой — лощина. Глубокая, сырая. К довершению же неприятностей, дальше еще река. Вот и взялись тогда за меня сии силы природы!

Он прищурился, мигнул припухлым веком и безнадежно махнул рукой, словно чувствовал, что Быков не интересуется его воспоминаниями.

Быков знал, какие рассказы ходили в отряде о Васильеве и его хвастовстве: мотористы называли его непромокаемым. Такая кличка давалась авиаторам, привиравшим о своих летных приключениях, бредившим подвигами, будто бы совершенными ими.

Быков с завистью подумал о немногих отрядах, в которых были хорошие и смелые командиры, ученики и последователи великого Нестерова… Уже два года прошло с тех пор, как погиб Нестеров в бою, а до сих пор на одиннадцатый корпусной отряд, которым он командовал в первые дни войны, боятся нападать австрийские летчики!