Людо Зубек - Доктор Есениус

Он принял ее, как решение судьбы, перестал принимать лекарства, перестал слушать докторов.

— Что будем делать с его императорской милостью? — спросил озабоченный доктор Руланд Есениуса.

Тот пожал плечами:

— Мы должны постараться отвлечь императора от мрачных мыслей. Наконец, Тихо Браге мог ошибиться при составлении гороскопа.

Император слушал уговоры врачей, но не верил им. Он не мог забыть предсказание Тихо Браге.

— Неужели вера в это предсказание столь пагубно влияет на императора? — усомнился Михаловиц, когда Есениус рассказал ему, что состояние Рудольфа все ухудшается.

— Возможно, на здорового человека это так бы не повлияло, но не забывайте, что император болен. Очень болен. Физически и душевно. До сих пор он был полон желания жить, жить и жить. Теперь его воля ослабла. Император убежден, что должен умереть, и примирился с этим, как с чем-то неотвратимым.

— А что дальше?

— Боюсь, что предсказание Браге исполнится. Всему причиной суеверие императора.

В ночь на 20 января памятного 1612 года всем приближенным императора стало очевидно, что близится конец.

Императорская опочивальня наполнилась людьми. Катарина Страдова бодрствовала у постели умирающего всю ночь. Кроме нее, при императоре находились оба личных врача, исповедник и главный камердинер.

В опочивальне было натоплено. Окна не открывались с самого начала болезни Рудольфа. Спертый воздух был насыщен запахами лекарств. Дышать было трудно, но никому даже в голову не пришло отворить окно.

Врачи видели, что их помощь уже не нужна, поэтому они взглядом дали знак исповеднику приступать к своим обязанностям. Исповедник попытался уговорить умирающего, чтобы он причастился святых тайн. Но Рудольф не хотел даже слушать об этом. Хотя он как будто примирился с мыслью о смерти, ему хотелось отдалить этот момент настолько, насколько это будет возможно.

— Мы хотели бы кое-что спросить у вас, падре, — шепотом, с трудом произнес он и сделал знак капуцину, чтобы тот ближе подошел к постели.

— Извольте, ваше императорское величество. — Исповедник наклонился к Рудольфу.

По лицу императора было видно, с каким напряжением собирает он свои ускользающие мысли.

— Скажите нам, падре, будем ли мы потом… когда… когда наша душа покинет свою смертную оболочку… останусь я тогда императором?

Так вот какие сомнения мучат императора в последние часы жизни!

Что исповедник может ответить ему?

Он старается выбраться из этой мышеловки, делая вид, что не понял вопрос Рудольфа.

— Телесной оболочке вашего величества будут оказаны почести, какие положено.

Нетерпеливый взгляд императора свидетельствует о том, что умирающий не хочет дать обмануть себя. Он требует ответа.

— Нас не занимает телесная оболочка, мы говорим о душе. Душа! Что будет с душой? Будут ли ей и там оказывать императорские почести?

С напряженным ожиданием смотрит он на исповедника и не замечает, что в глазах священнослужителя возникает ужас перед таким богохульством.

— Праведные души будут вкушать столь неизмеримое блаженство, что все земные блага — лишь слабый отблеск его. Скажем, как нельзя огонек свечи сравнивать с солнцем.

Ответ священника немного успокоил императора. Он прикрыл глаза и облегченно вздохнул.

Капуцин пожелал использовать эту смену настроения, чтобы еще раз попытаться уговорить императора:

— Но вечного блаженства могут удостоиться только души, которые оставят бремя своих грехов на этом свете…

— Бремя грехов… — повторил император шепотом, как будто бы хотел постигнуть весь огромный смысл этих слов.

Наконец он кивнул. Это было едва заметное движение, но исповедник увидел его.

Все присутствующие опустились на колени, и капуцин дал императору последнее причастие.

После обряда главный камердинер приблизился к Есениусу и спросил его тихо:

— Проживет ли император до утра? Или разбудить верховного канцлера? При последних минутах государя должен присутствовать первый сановник…

— Лучше, если вы разбудите его.

После этого Есениус подошел к Катарине Страдовой, отозвал ее от постели умирающего и сказал вполголоса:

— Если бы принцы и принцессы пожелали проститься…

— Уже? — спросила Страдова, и ее прекрасные глаза наполнились слезами.

Император едва воспринимал окружающее. Сознание возвращалось к нему только временами, подобно волнам прибоя, набегающим на морской берег.

Священник опустился на колени и читал вполголоса молитву.