Сергей Максимов - Путь Грифона

– Разрешите идти?

– Погодите. Прежде отвезёте меня в Лагерный сад.

– Товарищ генерал-лейтенант, я не имею права оставлять вас без охраны.

– Едем, – уже не слушал его Суровцев.

Он действительно впервые за последние два года оказался без охраны. Черепанову было приказано заняться внешним видом Марии, а затем идти по адресам, которые она ему укажет. Им предстояло забрать из тайников царские ордена Суровцева, его прежние документы и его наградной наган от командования Первой конной армии. А также дневники Аси, вместе с её и его перепиской.

Водитель начальника городского отдела НКВД оказался единственным человеком из числа томских чекистов, лицо которого оказалось Суровцеву знакомо. Гребень репрессий и начавшаяся война, судя по всему, тщательно вычесали кадровый состав тридцать седьмого и тридцать восьмого годов. Вряд ли водитель его узнал. Хотя именно он вёз его когда-то в управление со съёмной квартиры, на которой его до этого взяли.

– А что, товарищ чекист, прежний ваш начальник, товарищ Овчинников, жив-здоров? – спросил он шофёра, едва они отъехали.

Взвизгнули тормоза, и Суровцев чуть не ударился головой о ветровое стекло «виллиса». «Можно было и не спрашивать», – подумал он про себя и громко, не к месту, рассмеялся:

– Да ты чего это, братец, такой нервный?

– Не могу знать. Знать не могу, товарищ генерал, – контуженно потряхивая головой, отвечал водитель.

Он не узнал Сергея Георгиевича, как могло бы показаться со стороны. Просто это был род психоза, который поразил на долгие годы, до самой смерти, многих людей, лично причастных к репрессиям. Страх встретить кого-нибудь из тех, кого они когда-то мучили или своей рукой расстреляли, неумолимо расшатывал психику и развивал манию преследования до самых крайних проявлений. Иногда спасением, казавшимся избавлением от душевных и физических мук, становилось только окончательное сумасшествие или самоубийство. Которое, как известно, тоже диагностируется как психическое расстройство.

Он стоял на высоком берегу Томи, на который выходил Лагерный сад, где опять, как во время Гражданской войны, почти все деревья порубили на дрова. Смотрел с высокого обрывистого берега через заметно обмелевшую Томь на широкий простор заливных лугов на другой стороне реки. Время от времени переводил взгляд вправо.

Склон под обрывом, на краю которого зимой девятнадцатого-двадцатого годов расстреливали офицеров, за двадцать с лишним лет окончательно превратился в оползень. Он ещё сохранял крутизну, но внизу, у самой реки, образовалась достаточно широкая прибрежная полоса. «Теперь расстреливать с прошлым удобством не получилось бы», – невольно подумал он. Ещё первобытные люди не оставили своим вниманием это место.

Доисторические охотники однажды загнали на кромку берега гигантской пра-Томи мамонта. Когда зверь сорвался с пятиметровой кручи вниз и покалечился, его добили копьями с каменными наконечниками. Наскоро сделанными кремниевыми резцами, скребками и ножами разделали тушу, оставив после себя на прибрежной отмели сломанные орудия труда, кости животного и костровища.

В конце прошлого века эту стоянку древнего человека обнаружил профессор-зоолог Н.Ф. Кащенко. Собранный из костей скелет мамонта занял своё место в палеонтологическом музее университета. В музей археологический были переданы каменные орудия и угли древнего костра. «Вот и офицеров, точно опасных зверей, пригнали именно сюда и с первобытным озверением расстреляли», – провёл он странную и страшную аналогию с недавним временем. «Говорят, что томские мальчишки потом находили на берегу георгиевские кресты. Наверное, их вместе с погонами срывали перед расстрелом и бросали с кручи. В любом случае, места для этих находок в музее не нашлось. И вряд ли найдётся», – ещё подумал он.

Слева от него, по более пологому склону выставлялось оцепление у входа в подземелье. Разбираться с происхождением подземных ходов под городом в декабре девятнадцатого года ему было некогда. Было довольно того, что подземелья существуют. А раз так, то следовало их разыскать и по возможности использовать.

Впрочем, привычка систематизировать свои знания и в этом вопросе делала своё дело. При первом же изучении ему стало ясно, что подземные ходы Томска не однородны как по назначению, так и по своему происхождению. И это не пещеры. Карстовых ворот в районе города никогда не было. Традиционно находились «знатоки томских катакомб», выказывающие чудеса осведомлённости. Но, выяснил Суровцев, никто толком ничего не знает. А изучить и классифицировать подземелья не представлялось возможным уже потому, что каждый, кто имел отношение к подземным ходам, предпочитал держать свои знания в тайне.