Всеволод Соловьев - Изгнанник

И что же теперь? Этот страшный портрет, общее смущение, появление Капитолины Ивановны — в миг один перевернули все — образ матери исказился. Чувство тоски и стыда росло с каждой минутой.

— Капитолина Ивановна! — крикнул он в отчаянии. — Я смутился — это так нежданно, но я должен покончить с такой слабостью… рано или поздно нужно знать правду… и, может, лучше, что я ее узнаю… Тяжело, но я постараюсь не судить мою мать за ее вину перед мужем… скажите мне все…

Капитолина Ивановна вскочила с кресла, подняла руки и кинулась к Бородину с очевидной целью зажать ему рот. Глаза ее метали искры. Она даже затопала ногами.

— Молчи!.. Нишкни!.. Глупец ты этакой!.. — даже как-то прошипела она. — Молчи, коли ничего не знаешь… Кого это судить? Какую мать? Это Марью Семеновну-то? Да она святая женщина… Она взрастила тебя, лелеяла, ты молиться на нее должен!..

Михаил Иванович схватился рукой на голову. Он ничего не понимал, туман только еще сгущался.

Но Капитолина Ивановна уже заговорила:

— Так они тебе ничего не сказали? Ну, так слушай! — Да и вы слушайте, делец-гробокопатель!.. — метнула она в сторону Прыгунова, начинавшего мало-помалу выходить из своего оцепенения, принимавшего ее нападки с большим смирением и в то же время в глубине души сгоравшего от нетерпения узнать, наконец, все подробности.

Она подробно рассказала историю бедной Сашеньки. Рассказала, как Сашенька с Петрушей привезены были ею в Москву, как она поместила их на первое время у приятельницы своей, Анны Алексеевны, как Сашенька, уже больная в Петербурге, стала мало-помалу чахнуть.

— Была она добрая-предобрая, — говорила Капитолина Ивановна, — и характер имела тихий и робкий. К соблазнителю своему привязалась всей душою, он только и был для нее один на свете, и в слепоте своей почитала она его, противу всех видимостей, за ангела небесного. Долго не доходило до нее никаких слухов… да и как доходить! Что была она и что он! Хоть и в одном городе, а, почитай, все равно как бы на разных планетах жили… А все ж таки кончилось тем, что узнала она всю правду, узнала…

— Сударыня, зачем эти подробности… ведь и так тяжело… — перебил ее Борис Сергеевич, указывая ей глазами на Бородина, сидевшего, опустив голову и с помертвелым лицом.

Но ее только подзадорило это замечание.

— Не я начала, не я! А теперь уж пусть все знает, все!

Она с ненавистью взглянула на портрет Владимира Горбатова и продолжала:

— Узнала она, что он, собираясь жениться, соблазнил ее, а сам говорил ей, что уже давно женат… Не поверила она такому ему поступку, долго не верила, а когда пришлось поверить, так вся душа ее перевернулась, руки на себя наложить хотела, потом ее и узнать нельзя было… он ей страшен стал… Да, вовремя и подоспела, чтобы от греха уберечь… Об одном только она молила, чтобы я так ее спрятала, чтобы он уж никогда, никогда не мог найти ее, а главное, чтобы не мог найти Петрушу, умирая, о том меня молила!..

Далее рассказала Капитолина Ивановна, как Марья Семеновна Бородина, счастливая жена и мать, приняла в Сашеньке участие, навещала ее, ласкала Петрушу, в котором находила большое сходство со своим Мишенькой. А потом бедная Сашенька умерла. Петруша остался на руках Анны Алексеевны. Заболел Миша Бородин, заболел и умер. И вот пришло ей в голову спасти любимую ею Марью Семеновну от отчаяния, дав ей вместо умершего другого сына, и в то же время исполнить предсмертную мольбу Сашеньки.

— Еще Мишенька был жив, только уж видно было, что не жилец он на свете, как это пришло мне в голову, и чуяла я, что сам Господь меня надоумил. Уж и не помню, что я такое говорила Марье Семеновне… Сперва она, в горе своем да отчаянии, и слушать меня не хотела, а потом вникать стала и осенило ее, а я настаиваю: «В память Мишеньки сделай доброе дело, пригрей неповинного сироту — счастье тебе будет, да и Мишенька, ангелочек на том свете, радоваться станет». Заплакала Марья Семеновна, а то и слез у нее не было, и смастерили мы тихонько, с помощью старой няньки, это дело…

— Позвольте, Капитолина Ивановна, — не выдержав, перебил ее Прыгунов, — ведь это вы преступление совершили! Да и к чему? Ребенка можно было усыновить законным порядком…

— Как же? Можно! Неужто думаете вы — мы это дело не обсудили? Иван-то Семеныч в ту пору потомственное дворянство получил и усыновить ребенка не имел права.

— Дозволяется испрашивать в таких случаях высочайшее соизволение, — заметил Прыгунов.

— И это нам было известно… только, батюшка, барам важным все легко, а мы люди маленькие, и до царя где ж нам было добраться. А стали бы добираться, так и совсем бы ребенка потеряли… мне уж известно было, что его разыскивают… И каждую ночь, верите ли, и я, и Марья Семеновна Сашеньку во сне видели, три ночи подряд, ясно так… приходит и говорит: «Спасите Петрушу, скройте его, скройте!» Ведь с таким делом ни дня мешкать нельзя было — ну и устроили… казалось, все навеки шито и крыто… Да так бы оно и было, коли бы вы не стали его разыскивать… Ну, теперь что же? Теперь судите нас, старых баб, в Сибирь нас, что ли, на каторгу, как по-твоему выходит, законник?