Всеволод Соловьев - Последние Горбатовы

— Молчи! — не возвышая голоса, но совсем уже строго остановил его Владимир. — Я говорю с тобою не затем, чтобы ты кричал, и кричать тебе я не позволю. Говори тихо.

Кокушка сейчас же смолк, поднял было опять руку ко рту, но мигом ее отдернул.

— Она меня вшегда и… и… идиотом наживает… да, наживает… — уже совсем тихо прошептал он. — Разве это хо… хорошо?

— Нет, это очень глупо с ее стороны… Я с ней поговорю и думаю, что этого больше не будет.

— Поговори, поговори, Володя, не вели ей, она не шмеет…

— Непременно! Тогда прежде всего ты должен мне дать слово, понимаешь, честное слово русского дворянина… ты понимаешь это?..

Кокушка выпрямился, лицо его приняло важное, даже гордое выражение.

— По… понимаю.

— Ты мне должен дать слово, что оставишь эти глупые и злые выходки, перестанешь дразнить ее, как вот сегодня… со склянками.

Ехидная и злорадная усмешка мелькнула на лице Кокушки.

— А жачем же она мажетша… и от всех шкрывает? А от ме-меня не шкрыла! Вот-вот и не шкрыла!.. Я уж давно жаметил… А если мажетша и шкрывает… ее ошрамить и нужно!..

Но Владимир тут же смутил его самодовольное злорадство.

— А если тебя срамить при всех твоими маленькими грешками? Или у тебя их нет? Ну-ка, скажи… Я не хочу распространяться, но ты ведь отлично меня понимаешь… Ну-ка, что скажешь?

Кокушка опустил глаза, насупился и засопел.

— Так-то вот, любезный друг! Прежде чем кого-нибудь срамить и кому-нибудь делать неприятности, надо хорошенько подумать о том, приятно ли тебе будет, если с тобой то же сделают. Сколько раз тебе это повторял дедушка — вспомни… Хоть бы ты в память его стал добрее и благоразумнее!.. Ну, так что ж, даешь ты мне честное слово, да не такое, какое ты уж не раз давал и нарушал постоянно, а настоящее честное слово русского дворянина, что оставишь Соню в покое и вообще не будешь заводить дома историй и неприятностей?

— Хорошо, даю! — торжественно произнес Кокушка. — Но шлушай, Володя, уговор лучше денег, ешли она меня один раз идиотом нажовет, тогда я мое шлово беру нажад… нажад беру — и ко-ко-нчено!

— Хорошо, давай руку и поцелуй меня.

Братья обнялись. Что-то доброе и детское скользило по лицу Кокушки, даже глаза его вдруг потеряли свое блуждающее, бессмысленное выражение. Он хотел выйти от брата, но сейчас же вернулся, по-видимому, смущенный и как бы нерешительный, помолчал несколько секунд и, наконец, проговорил заискивающим голосом:

— Во-во-лодя, а ты ишполнишь мою прошьбу?

— Что такое? Если могу, с удовольствием исполню.

— По-по-моги мне… уштрой, чтобы я к новому году был предштавлен гошударю!

— Хорошо, я постараюсь. Но только, если ты воображаешь, что можешь представиться государю таким, каков ты теперь, — ты очень ошибаешься. Ты так себя стал распускать, ты так себя дурно держишь… и потом эти обкусанные ногти!.. Сперва изменись, отстань от своих дурных привычек, иначе же и не мечтай, потому что это невозможно…

Кокушка сильно задумался.

— Хорошо, — произнес он. — Володя, отчего они меня так терпеть не могут?

— Кто… кто? Это вздор, веди себя как следует и увидишь, что все тебя любят.

— Нет, Володя, нет, ты не жнаешь, ты живешь в Петербурге… Дедушка вот, да, он лю-лю-бил меня, а эти все… и дома и вежде… хоть ешли я шовшем хорошо веду шебя, и лашков шо вшеми, и не дражню никого, вше же на меня фи-фи делают.

— Что такое «фи-фи»?

— А так, я это ви-ви-жу, я чувствую и жнаю, что это правда… Шмеются вше надо мною… Ну и я тоже хочу шмеятьшя!.. Чем они лучше меня, чем? Вот тебя, Володя, я люблю…

— И я тебя люблю и буду любить еще больше, если ты сделаешься благоразумнее и сумеешь сдержать слово, а иначе, извини: человека, который не держит слово, надо презирать… Ведь ты же понимаешь это? Ведь это правда?

— Да, правда! — вздохнул Кокушка.

— Володя, жнаешь ли? — вдруг вскрикнул он. — Я хочу женитьша!

— Жениться?

— Ну да…

— На ком же?

— А это шекрет… тебе я шкажу — на княжне Янычевой, на княжне Hélène… Ты знаешь ее?

— Знаю. Разве она теперь в Москве?

— В Мошкве… Ведь хо-хо-рошенькая?

— Да.

— И партия для меня — княжна!.. А отец ее богат, он то-то-лько шкряга, но я его перехитрю… ме-ме-ня не проведет… дудки! Я уже предложение шделал… Как только наш траур кончится, та-так швадьба… Только ты, пожалуйста, не болтай, а пуще вшего принцешше…

— Ты опять!

Кокушка испуганно закрыл рот рукою и выскочил из комнаты. Владимир несколько минут сидел задумавшись.

Все это время здесь, в Москве, ему пришлось главным образом посвящать делам, и дел оказалось так много, что время шло незаметно. Только теперь, когда все уже было почти устроено, он стал хорошенько вглядываться во внутреннюю жизнь семьи, и вот сегодняшний день заставил его обратить серьезное внимание на сестер и брата. В особенности этот несчастный брат смущал его.