Всеволод Соловьев - Последние Горбатовы

Отчего она такая? Отчего она так бледна, с таким усталым и в то же время беспокойным и злым выражением?

Он только теперь обратил внимание на то, что это уже не прежняя Соня. Когда же она так изменилась? Когда же она так постарела?! Ему стало ее глубоко жаль. Он подошел к ней, заговорил с нею. Боже, как она бледна!

— Софи, ты, кажется, очень устала? — он предложил ей руку. — Я проведу тебя, отдохни!

Она оперлась на его руку.

— Да, я устала, и тут так душно, такая толпа, у меня голова кружится…

Он вышел с нею в одну из дверей залы. Они очутились в зимнем саду. Над ними со всех сторон склонялись, как восточные опахала, огромные пальмовые листья… Полусвет, шедший неизвестно откуда, таинственно озарял усыпанную темно-желтым песком дорожку.

Софи едва дошла до маленького диванчика и почти на него упала.

— Une goutte d'eau si c'est possible! [81] Глоток воды, если можно! (фр.). — прошептала она.

Владимир поспешил за водою. У нее действительно кружилась голова и сердце болезненно сжималось. Безнадежная тоска охватывала ее. На нее мучительно действовало это оживление, веселье; эти молодые и счастливые лица, эта свадьба, вид красивой и довольной юной невесты. Она просто не могла выносить этого. Ее собственные дела шли как нельзя хуже! Ее последние планы рушились…

Она не могла не заметить, что с того самого дня, как она навестила больного князя Сицкого и говорила с ним об его одиночестве, он как-то к ней изменился. В чем заключалась эта перемена, сразу нельзя было сказать, но она существовала.

Он продолжал, по обыкновению, навещать Марью Александровну. С ней, с Софи, он по-прежнему был любезен. Но что-то такое произошло неуловимое, что, однако, с каждым его посещением она начинала больше и больше чувствовать. Может быть, это нечто заключалось в том, что он еще нелепее раскланивался и расшаркивался перед нею и говорил ей всякие комплименты. Он столько раз и так усиленно благодарил ее за то, что она тогда навестила его, больного старика, так часто возвращался к этому, что она наконец возненавидела свой собственный поступок, сама почла его неприличным и вместе с этим возненавидела она и князя. В последнее время она уже начинала избегать его. Теперь, вот сейчас в зале, он подошел к ней и под его любезностью, под его ужимками и гримасами она ясно, ясно прочла насмешку, насмешку над нею… и она не вынесла.

Ее терзала бессильная злоба, ее давила тоска, ей дышать было нечем.

«Что же он пропал! Воды, воды!» — с мучением думала она… Вот чьи-то шаги неподалеку. Но это не он. В зимний сад вошел высокого, даже чересчур высокого роста мужчина под руку с дамой. Они о чем-то оживленно говорили.

Софи вгляделась — и стиснула зубы.

Да ведь это сестра, Мари, под руку с уродом Барбасовым! Он и здесь… он теперь всюду!

Они ее не заметили.

Показался Владимир с водою. Она жадно выпила и несколько мгновений сидела, переводя дыхание.

— Софи, милая, если тебе дурно, уедем, я отвезу тебя домой! — сказал Владимир.

Она уже была готова согласиться, ей так хотелось уйти куда-нибудь, скрыться, дать волю душившим ее слезам, душившей ее злобе. Но она сейчас же и очнулась.

— Нет, — ответила она брату, — merci, je me sens mieux… [82] Спасибо, я чувствую себя лучше… (фр.). иди, оставь меня… иди же, иди… с какой стати обращать на себя внимание!..

Он прошел в залу. Она остановилась, собираясь с мыслями. В ней поднялась вся ее гордость, все ее самолюбие. Еще недоставало, чтобы кто-нибудь заметил ее тоску, ее отчаяние.

«Я больна, — думала она, — и в самом деле больна!.. Мне надо полечиться, надо освежиться от всего этого… Я уеду за границу, теперь самое время… кого-нибудь возьму с собой, найду… Да вот напишу нашей гувернантке-баронессе… Она свободна, она с радостью поедет со мной. А там, может быть, что-нибудь еще и встретится!..»

И, впустив в себя этот тонкий луч надежды, она гордо подняла голову. Вдруг сзади нее, за широкими листьями тропических растений, раздался голос Маши:

— Разве я говорю нет… я говорю только: не торопитесь… Разве вы не согласны со мною?

— Марья Сергеевна, я так счастлив, я согласен на все… Но видите, мне кажется, я брежу, мне не верится этому счастью, — говорил Барбасов.

Они очутились перед Софи, и оба растерянно и испуганно на нее взглянули. Она не сказала им ни слова, смерила их презрительным взглядом и, гордо подняв голову, вышла из зимнего сада. Они стояли несколько мгновений смущенные, как пойманные дети. Но вдруг взглянули друг на друга и весело, громко рассмеялись…