Константин Гурьев - Без срока давности

А он сделал. А что толку? Сидит сейчас тут, ожидая смерти. Хотя зачем? — Сама придет, как ни крути, и заботиться об этом не надо.

Увидел себя со стороны и пожалел. И это стало последней каплей!

«Надоел я вам, ребята? Шлепнуть меня хотите? Ну, что же, двум смертям не бывать, а одной — не миновать! Только просто так я вам не дамся. Мы еще повоюем. Давай-ка двигаться, Игорек!»

Итак, вспомни, как ты тут оказался-то? Ага, бежал к Ане Дымшиц, в надежде укрыться хотя бы на пару часов, но по пути потерял самое важное, самое главное.

Потерял, так что — конец?… Только без глупостей, одернул он себя. Что будем делать?

Корсаков, кажется, ощутил какое-то движение мысли, но услышал звук открывающейся двери. В четыре часа ночи?!

Он приблизился к двери, она открылась, — и словно вспыхнул яркий свет! Вошла яркая девица, которая почему-то показалась ему знакомой. «Странно», — подумал Корсаков и сразу вспомнил ее.

Это ведь та самая девица, которую он видел в окне. Да, точно! Было это в ту ночь, когда он ночевал у Ани. Корсаков захотел курить и устроился в кресле, стоящем возле огромного окна, почти во всю стену. Курил и смотрел в темноту, размышляя «ни о чем». Вдруг в доме, расположенном напротив, зажегся яркий свет. Он увидел, как к окну подошла эта самая девица. Тогда она была в халатике.

Девица скользнула глазами вокруг, увидела Корсакова и то ли в шутку, то ли всерьез кивнула в сторону кровати, будто приглашая.

После секундного переглядывания каждый покинул свой пост наблюдения, — продолжения не последовало. Теперь оба вспомнили. Девица опередила:

— Я думала, вы сразу прибежите.

— Я бегать не люблю, — в тон ей, чуть скучающим голосом, ответил Корсаков. — Сегодня не прогонишь?

— А вы уйдете?

Корсаков, подумав, честно ответил:

— Нет, не уйду.

— Ну, тогда, пойдем, — и она двинулась вверх.

Войдя в квартиру, не сговариваясь, направились в спальню. Потом — на кухню, наесться до отвала. Странная это была ночь, странные отношения, все странное.

Девица по имени Маша лишних вопросов не задавала. Делала все, о чем он просил, и делала точно так, как ему надо было.

Утром никто никуда не торопился.

Наверное, в Маше, как у многих проституток, жила тоска по нормальной семье, и она взялась готовить обед. Корсаков поел с удовольствием.

Теперь он пришел в себя полностью. Собственно, до такой степени, конечно, до какой, в принципе, можно быть готовым в этой ситуации.

Во двор дома, где жила Аня, он вошел спокойно, но несколько взглядов по сторонам бросил. Не встретив никаких препятствий, зашел в подъезд, поднялся на этаж, оказался в квартире. Не спеша, спрятал кейс в лоджии, именно туда, куда и хотел. И не на виду и в то же время под рукой.

Отправился на кухню, начал доставать что-то из холодильника, когда зазвонил телефон. Он прозвонил несколько раз, потом раздался зуммер, и телефон голосом Анны Дымшиц стал сообщать, что звонок поступил на ее телефон, но самой Анны сейчас нет дома, ну, и все остальное, что записывают на автоответчик. Когда автомат замолчал, раздался живой голос Анны:

— Игорь, возьми трубку.

Он взял, ответил.

Наступила пауза. Слышно было, как она дышит. Потом спросила:

— У тебя все нормально? В принципе.

— В принципе? Нормально, — признался Корсаков.

— Никуда не выходи, не подходи к окнам, слышишь? Я буду через пару часов. Раньше мне никак не успеть, сейчас столько пробок. Игорь, ты понял меня? Игорь, я тебя очень прошу, сделай все так, как я сказала, хорошо? Жди меня!

«Жди меня, и я вернусь», хотел ответить Корсаков, но сдержался.

Аня приехала в начале пятого, едва войдя в квартиру, обвила его руками, припала к нему всем телом, стараясь, наверное, передать какую-то тревогу или еще что-то. Странно, но корсаковское тело отреагировало, и повело себя совершенно безнравственно. Часа два или больше, они провели в спальне, иногда совместно посещая ванную комнату.

Потом Аня, накинув коротенький халатик, приступила к приготовлению ужина, заставив Корсакова сидеть на кухне и отвечать на все ее вопросы. Время от времени Корсакову это надоедало, и он приподнимал подол ее халатика. Впрочем, «подолом» его можно было называть весьма условно. Так, нижний край, и только. И — ничего больше.

Аня взбрыкивала, обзывала его «маньяком» и «извращенцем» и одаривала многообещающими взглядами.

После ужина посидели, чтобы пища улеглась, и снова рванулись в спальню. Там, после нового приступа сексуального бешенства, Корсаков и провалился в сон. Ну, а почему не поспать, когда все уже ясно!