Федор Зарин-Несвицкий - Тайна поповского сына

— Нет, — с силой воскликнул он наконец, — нет! Не вотще кипит здесь жар.

И, подняв руки кверху, он с горящими глазами начал декламировать:

С замирающим от восторга сердцем слушал Сеня эти незнакомые, неведомые звуки…

Тредиаковский замолчал, воодушевление его упало. Быть может, он уже боялся, не сказал ли чего лишнего. Он нахмурился, но это продолжалось недолго. Взглянув на лицо Сени, исполненное искреннего, восторженного удивления, он сам улыбнулся.

Разговор возобновился, но Василий Кириллович уже не говорил о себе. Он свел разговор на Кочкарева, искренно жалел, что он попал в такую скверную историю, и в конце концов посоветовал Кочкареву прежде всего отправиться к Андрею Ивановичу Ушакову, потому что донос, быть может, передан Бироном ему. Ежели же нет, идти к самому его светлости герцогу и молить о заступничестве.

— Оно, конечно, неприятно, — добавил Тредиаковский, — да ничего, брат, не поделаешь, а его светлость страсть как любит, когда его знатное российское дворянство просит. Так-то… А коли и это не выйдет, тогда все равно один конец, тогда пусть Кочкарев идет к кабинет-министру, Артемию Петровичу Волынскому. Тот назло герцогу постарается спасти Кочкарева. Ведь Кочкаревы знатный род.

Тредиаковский нахмурил брови при упоминании о Волынском.

Сеня с большим вниманием выслушал его и обещал все передать Кочкареву.

Потом они сговорились об условиях, и Сеня на другой же день утром обещал переехать к ним.

Он действительно переехал к ним на другой день утром.

Настя равнодушно попрощалась с ним, а Марья Ивановна наказала не забывать их и заходить.

Оставшись одиноким, предоставленный самому себе при достижении заветной цели, Сеня сперва растерялся…

Но уверенность в своих силах, молодое увлечение делом победили его растерянность, и он решил энергично добиваться успеха.

Прошло несколько дней, и Павел Астафьев получил от своего отца письмо.

Отец писал, что к нему тоже заявился Брант с отрядом для взыскания подушных. Заплатить, конечно, ни у него, ни у крестьян нечем было, но Брант все же никакого насилия не употребил, а сделал и того хуже. В Саратов, неизвестно почему, прислали еще два армейских полка, и так как в городе квартир для них не хватает, а содержать их, говорит Брант, не на что, ибо подушных он собрать не мог, а подушные деньги идут именно на кормление и прочее содержание войск, то он и решил прислать на постой в Астафьевку две роты на крестьянские хлеба. Квартирьеры уже приехали, и по деревне пошел вой. Что дальше будет, одному Богу известно

А посему он, Астафьев, решил немедля, продав, сколь возможно, хотя бы и с убытком, хлеб, ехать в столицу искать заступы хоть у самой всемилостивейшей императрицы, а сыну наказывает подыскать достойное помещение. У старика Кузовина было еще хуже. Он всякими поносными словами ругал Бранта и чуть не застрелил его из фальконета. Брант хотел его арестовать, но старый стольник успел бежать в Астафьевку и скрывается теперь там, а Брант думает, что он поехал в Саратов либо в Астрахань, где и приказал его ловить. Кузовин тоже решил ехать в столицу искать правосудия у государыни и твердит одно, что императрица дочь царя Иоанна, при коем он состоял стольником, и в обиду его не даст.

К сему старик Астафьев прибавлял удивительное известие. Старик Кузовин вечно прибеднялся, а как дело дошло до края, бежал и привез с собою целый бочонок золота.

«Всю, говорит, казну растрясу, а правды добьюсь».

С этим письмом Астафьев поскакал к Артемию Никитичу.

— Слава Богу! — сказал Кочкарев, прочитав письмо. — Хоть целы.

Обсудив положение, Артемий Никитич предложил Павлуше вовсе не искать для стариков помещения, а привезти их к нему. Действительно, дом, нанятый Кочкаревым, был очень вместителен и даже велик для него.

— Лошадьми будем пользоваться обще, — говорил Артемий Никитич, — слуги общие, а тут все вместе: и поговорить, и посоветоваться. Право, так-то лучше, да и дешевле.

Павлуша вполне согласился с доводами Артемия Никитича и стал ждать приезда отца.

Не рассчитывая до отъезда получить от сына письмо, так как надо было спешно бежать, старик Астафьев и не просил ответа, а написал, что прямо приедет к сыну в Измайловский полк.

Старик Кочкарев устраивался на новоселье, Астафьев помог ему приобрести экипажи. Пришел портной, снял мерки с него, с его людей, заказали себе разные платья Марья Ивановна и Настя, и через неделю, когда Кочкарев выехал в новомодной коляске на рессорах, с форейторами и выездными лакеями, кататься по Невской перспективе, он ничем не отличался от придворной знати, бешено скакавшей там же. Только в одном была разница: он запрещал так скакать, как скакали они. Обычай этой бешеной езды так укоренился в высшей знати, что перед ним была бессильна сама императрица. Напрасно издавались строгие указы против подобной езды. Господ штрафовали, кучеров нещадно били кошками, ничто не помогало. Был случай, что фельдмаршала Миниха сбили с ног, не говоря о том, как давили «подлый» народ.