Юрий Вронский - Юрьевская прорубь

Мало-помалу Мартин оттаивал: у него нет отца с матерью, но у него есть дедушка, который, оказывается, любит его!

— Да, мой мальчик, если кто-нибудь и поможет тебе, так это только я. Что бы ты ни натворил, я ведь, в конце концов, всё равно прощу тебя! Открой мне, милый Мартин, какая тяжесть у тебя на душе?

— За что русских посадили в темницу? — спросил Мартин. Трясоголов насторожился.

— Ты слышал, какое преступление совершили они против магистра и епископа?

Мартин кивнул, и дедушка сказал:

— Вот за то, думаю, и посадили.

— Служанки говорят: их там пытают…

— Возможно, — ответил дедушка.

— А как пытают? — с затаённым страхом спросил Мартин.

— По-разному, мой мальчик. Подвешивают на дыбе, поджаривают пятки над огнём… Боже, что с тобой? Мартин!

У Мартина задёргался подбородок, лицо его сделалось зеленовато-белым. Он попытался что-то сказать и не смог. Дедушка бросился к нему и впервые в жизни обнял внука. Мартин разрыдался, а старый купец беспомощно лепетал какие-то ласковые слова и гладил внука по голове. Сквозь всхлипывания Мартин спросил:

— А потом их всех повесят?

— Зачем же всех, — поспешил утешить его Трясоголов, — повесят тех, кто виновен!

— Тогда пусть и меня вешают! — закричал Мартин. — Я тоже виновен!

Трясоголов в ужасе оглянулся на дверь, потом прошептал, точно прошипел:

— Тише!

Мартина словно прорвало: он умолял дедушку спасти Николку. Епископ, конечно, послушается его — ведь дедушка один из самых главных людей в Дерите. А если Николку спасти невозможно, то пусть и его вешают вместе с Николкой, иначе он сам наложит на себя руки.

Ошарашенный Трясоголов некоторое время молча слушал этот поток. Голова его тряслась так, что, казалось, она вот-вот оторвётся. Наконец до его сознания дошло, что его внуку Мартину Фекингузену, единственному наследнику всего огромного торгового дела, грозит опасность и что нельзя терять ни минуты. Он овладел собой и заговорил:

— Конечно, твоего Николку могут повесить, а с ним — и тебя. К сожалению, уже поздно что-нибудь сделать. Вот если бы ты чистосердечно открылся мне раньше… Впрочем, ещё можно попытаться. Но медлить с этим не следует. Расскажи мне поскорее, в чём ваша вина: я сейчас же отправлюсь в замок и сделаю всё, что в моих силах.

Мартин, сбиваясь и путаясь, во всех подробностях поведал своему дедушке о ночном походе к Домскому собору и о посылке голубя во Псков. В это повествование вплёлся и рассказ о том, как Николка вытащил его из полыньи, и о том, как он избавил его от злобных преследователей, и ещё о многом, не имевшем прямого отношения к делу, интересовавшему Трясоголова.

Выслушав Мартина, Трясоголов действительно, не откладывая, отправился к епископу. Перед уходом он торопливо внушал Мартину, что лучше ему некоторое время не отлучаться из дому, и запер его в спальне на замок.

Епископ лежал у себя в опочивальне на кровати под парчовым пологом. Стол посреди комнаты, как всегда, был уставлен яствами и початыми бутылями.

Цветные стёкла в переплётах узких окон неохотно пропускали дневной свет, и в опочивальне царил пёстрый сумрак. Епископ был угрюм — резной дубовый стул, стоявший напротив его любимого кресла, пустовал. Мысль о том, что его земляк, верный слуга и лучший друг, никогда уже не вернётся в родную Вестфалию, растравляла его сердце.

Ещё накануне утром епископ думал, что вместе с верным Томасом начнёт сегодня же допрашивать схваченных русских и узнает наконец, кто из его слуг предаёт своего господина. Когда Томас погиб, епископ почувствовал себя как без рук: с кем же ему теперь пытать и допрашивать русских? Он вовсе не собирался доверять это дело другим заплечным мастерам!

Вечером, размышляя, как ему быть, епископ забыл на миг, что друг его уже мёртв, и хотел даже позвать его, чтобы посоветоваться о столь щекотливом деле. Именно в это время и прибыл ожидаемый верный человек. Он рассказал, что с трудом вырвался из Пскова. У русских по всем дорогам заставы, на одной из них его схватили и вернули во Псков. Спасся он только благодаря хорошему знанию эстонского языка: ему удалось убедить русских, что он — эстонский крестьянин, заблудившийся в метель.

Прибывший поведал, что вне всякого сомнения, в Дерпте свила гнездо измена. Дерптские бюргеры, которые терпят из-за войн большие убытки, ещё осенью прислали псковичам сообщение, что магистр фон дер Борх собирается напасть на Псков, как только станет лёд. Псковичи послали лазутчиков в Венден, и те, вернувшись, подтвердили, что магистр действительно готовит для нападения на Псков небывалую силу.