Юрий Вронский - Охранная грамота

Иосиф Михайлович Ц., скрипач из оркестра Большого театра, поведал мне когда-то забавную историю, за долгие годы она почему-то не выветрилась из моей памяти, и вот теперь я решил, в свою очередь, поведать ее вам.

В оркестре Большого театра у Иосифа Михайловича был не то чтобы друг — друзей у него не было, — скорее приятель, а может, нечто среднее между приятелем и знакомым, тоже скрипач, звали его Марк Александрович Зак. В тридцатые годы он был уже не молод, а в оркестре Большого служил с царских времен.

Марку Александровичу однажды пришла на ум прихоть получить жалованье золотым слитком. Это было еще до Германской войны — читатель знает, верно, что были такие удивительные времена, когда жалованье выдавали либо ассигнациями, либо золотыми червонцами и серебром, а кто хотел, мог получать и слитками золота. «Малый» слиток весил около трех фунтов. Был он продолговатый, по форме похожий на гроб без крышки, и лежал в хорошеньком сафьяновом чехольчике. Кто знает, может, чехольчиком Марк Александрович по молодости и соблазнился?

Однако слиток этот доставил Марку Александровичу множество хлопот, особенно при советской власти, когда горожан загнали в коммунальные квартиры. Среди соседей по коммунальным квартирам были и такие, которые всей душой откликнулись на ленинский призыв «грабь награбленное», а награбленным они считали все, что принадлежит другому, и, конечно, не церемонились с чужими комнатами и чужой собственностью. «Чужим они, о Лада, немногое считают!» — сказал замечательный поэт Алексей Константинович Толстой. Словом, с тех пор, как в комнату Марка Александровича влезли соседи и, к счастью, не нашли заветного слитка, он, уходя, не оставлял его дома, а всегда держал при себе в кармане.

Разразилась война, и Большой театр эвакуировали в Куйбышев, который Марк Александрович называл Самарой — и не только по привычке. Он откуда-то знал, что Валерьяна Куйбышева, офицерского сынка, исключили из кадетского корпуса за неуспеваемость, а Марк Александрович терпеть не мог лодырей. Он, мальчик из бедной еврейской семьи, не был баловнем судьбы и все, чего он достиг, было достигнуто упорным трудом. Не говоря уже о том, что пришлось креститься — иначе были закрыты пути. Не хватало ему теперь называть Самару фамилией какого-то лоботряса!

Оркестрантов поместили в общежитии сельскохозяйственного техникума и, конечно, не в отдельных комнатах. Марк Александрович жаловался Иосифу Михайловичу и другим товарищам по оркестру, как много хлопот доставляет ему слиток, и каждого умолял ничего никому не говорить про его заботу. И весь театр вплоть до осветителей и капельдинеров знал, разумеется, о злосчастном слитке. Некоторые его укоряли, что он трясется над своим сокровищем, а мог бы не голодать, да и другим помочь. Марку Александровичу и самому являлась такая мысль. Но как подступиться к делу?

Слиток свой Марк Александрович и в Куйбышеве носил в кармане. Однажды, устроившись орлом на рундуке в общественной уборной, он ухитрился уронить свой слиток в очко. Проклятый слиток незаметно выполз из кармана и упал именно туда! Почему бы ему не упасть рядом? Так нет!.. Подробностей о том, как Марк Александрович вызволял его, рассказывать не буду. Скажу только: ему повезло, что дело было зимой, в лютые морозы… Но, так или иначе, после этого случая весь город знал, что у старого московского еврея, скрипача из Большого театра, есть слиток золота в сафьяновом чехольчике.

Теперь Марк Александрович стал носить свой слиток в скрипичном футляре вместе со скрипкой, а ложась спать, клал его под подушку или под матрас. В общем, в Куйбышеве быть обладателем золотого слитка оказалось ничуть не менее хлопотно, чем в Москве. В конце концов чехольчик обтерхался, побелел на сгибах, утратил свою первоначальную привлекательность, а все равно еще годился, чтобы им иногда полюбоваться.

Однажды Марк Александрович проснулся ночью и не обнаружил на месте своей скрипки. С футляром, разумеется. Он машинально сунул руку под подушку — чехольчик со слитком был на месте. Это было самое страшное переживание в его жизни. Он после говорил, что в ту ночь был близок к смерти. Скрипку его утром кто-то из оркестрантов нашел под лестницей. Охотились явно за слитком, а не за скрипкой. Скрипка, между прочим, была очень ценная, работы тирольца Якоба Штайнера, если вам что-то говорит это имя.

После этого Иосиф Михайлович сжалился над Марком Александровичем и дал ему добрый совет: