Михаил Каратеев - Русь и Орда

— Ну, вот, когда у тех воров было уже все готово, вызвали они Василея Пантелеича в город Козельск, вроде бы на семейный совет. Он, знамо дело, ничего худого не опасался и приехал туда налегке, взявши с собою лишь три десятка дружинников да четырех верных дворян. Был средь тех четырех и я. Во дворе у князя Тита узрели мы сотни три воев, обвешанных оружием, и сразу я смекнул, что быть беде. Так оно и вышло. Попотчевали они нас чарочкой, а потом принесли Узбеков ярлык. Князь Василей, хотя и был норовом горяч, прочтя тот ярлык, головы не потерял, а потому повели они дерзкие речи и почали ярить его и так и эдак, дабы завязать ссору и его в заварухе прикончить, а после на него же сложить всю вину. То им было надобно, ибо знали, что все одно поедет он к Узбеку и выведет их на чистую воду. Ну, своего они добились — возгорелась ссора, только не так она обернулась, как они ждали: хотя было нас в горнице всего четверо, а их душ пятнадцать, — едва князь Андрей крикнул нас вязать, Василей Пантелеевич в тот же миг положил его саблей на месте; стремянный его, Никита Толбугин, — истинный был богатырь — так дал кулаком по рылу самому здоровенному из них — княжичу Федору Звенигородскому, что у того и досе нос глядит на сторону; я ухватил со стола ханский ярлык, и выскочили мы во двор, а там на коней да и ускакали, хотя за нами и гнались.

Вот и получилось, что князю Василею пришлось бежать и скрываться, — помолчав, продолжал Софонов. — Хан бы его за такое, вестимо, не помиловал — русских князей казнил он смертью за любую малость. Куда уехал Василей Пантелеич, осталось в тайне — еще и посейчас ходят о том в народе разные слухи. Только лишь немногие верные люди знали истину. Теперь-то уж все едино, давно его нету на свете, и я тебе скажу: ушел он тогда за Каменный Пояс, в Белую Орду, враждовавшую с Узбеком, и нет сумнения, что невдолге там сгиб, инако беспременно воротился бы к нам после смерти того проклятого хана, а умер тот года три спустя.

— А Тит Мстиславич давно ли помер?

— Какое давно, всего в запрошлом году. Был живуч, как ворон, далеко за восемьдесят ему перевалило. Видать, не хотелось за грехи-то свои в пекло идти! Не знаю, правда ли это, но сказывают, что однова явился ему с того света родитель его покойный, благоверный князь Мстислав Михайлович, и проклял его навеки.

— Кто же ныне княжит в Козельске?

— Третий сын его, Федор. Второй-то, Иван, что был женат на рязанской княжне, преставился много раньше своего отца. Невдолге отошел и вотчич того Ивана, княжич Роман, так что из семени его остался лишь сын молодший, Федор, который ныне княжит в Ельце.

— А у Святослава Титовича есть ли потомство?

— Есть двое сынов, Мстислав да Юрий. Первому ноне лет за двадцать перешло, а Юрий двумя годами молодше. Оба покуда при отце. Мстислав, знамо дело, наследует Карачев, а Юрию прочат Мосальск. Этот будто ничего — тихий. Мстислав же уродился в отца: лукав и спесив. И видать, не дождемся мы от этого племени хорошего князя.

На минуту за столом воцарилось молчание. Поглядев в сторону Ирины, Карач-мурза заметил, что она пристально его разглядывала, но сейчас же отвела глаза в сторону, едва взгляды их встретились. И снова в лице ее почудилось ему что-то томительно-знакомое.

— Что же ты, Иван Васильевич, за разговорами и о трапезе позабыл? — долетел до его сознания голос хозяина. — Отведай вот гусятинки. Хоть свое хвалить и негоже, а, ей-богу, хороша, не лгу!

— Благодарствую, Михайла Андреич, невмоготу: сыт уже.

— С чего тебе сытым быть, коли мы только что за стол сели? Вот я тебе налью чарочку, а ты, Аринушка, потчуй дорогого гостя! Да не гляди, что он станет отнекиваться: сказывают, один поп нехотя и отказываясь цельного барана съел.

— Откушай, боярин, будь ласков! — подавая ему блюдо, промолвила Ирина и улыбнулась своею завораживающей улыбкой.

— Ежели ты, Ирина Михайловна, потчуя, всякий раз будешь так улыбаться, пожалуй, и я целого барана съем, — ответил Карач-мурза, беря себе кусок.

— Вот и ладно, — обрадовался Софонов. — Не жалей, дочка, улыбок, коли боярин инако есть не соглашается!

Беседа на некоторое время приняла шутливый характер. Михайла Андреевич, слегка захмелевший, рассказал несколько забавных историй, и в том числе одну про карачевского княжича Мстислава Святославича, в потемках принявшего польского попа за девку. После этого разговор снова возвратился к прежнему.

— Стало быть, Ольгерд Гедиминович во всех черниговских землях оставил прежних князей? — спросил Карач-мурза.