Николай Андреев - За Русь святую!

Да еще и от Великого князя Кирилла Владимировича пришло письмо. Это было более чем странно. Романов не имел никакого отношения к сыну крепостного русского крестьянина и польки, так что же заставило Великого князя…

Однако письмо было наполнено такими мелкими и, на первый взгляд, совершенно незаметными стороннему человеку деталями, что складывалось впечатление, будто бы это хороший приятель слал весточку. Рассыпался в приветствиях, в извинениях, в намеках на подробности жизни Антона Деникина…

Но вот после приветствий и тех самых «дружеских штришков» шли не самые радостные вести. Петроград, скорее всего, будет охвачен восстанием. Потом оно вполне может перелиться в революцию. И это «принесет не конституционную монархию, не достойное великого народа государственное устройство, не положит конец засилью немцев», а лишь создаст разруху и прольет океаны крови. Это принесет гражданскую войну. И те, кто не попытается остановить катастрофу или смягчить ее последствия, вольно или невольно станут изменниками и предателями своего народа и своей страны.

Деникин не мог спокойно читать эти строки. Романов задел потаенные струны души генерал-лейтенанта. На лысине выступил пот, густые усы двигались в такт губам. Ясные, чистые, честные глаза готовы были вот-вот наполниться слезами. Руки бессильно сжимались.

Антон Иванович решил ответить Кириллу Владимировичу. Заодно смог бы отправить письмо горячо любимой Ксении с оказией — офицером Гвардейского экипажа…

Еще множество писем разошлось по фронтам и флотам вместе с нижними чинами Гвардейского корпуса и просто надежными людьми, на которых Кирилл мог бы положиться. Все они были посланы под самыми благовидными предлогами: Сизов по старой привычке решил перестраховаться. Каждому посланцу были даны подробнейшие инструкции, что следует делать даже при намеке на угрозу сохранности тайны переписки.

Да, сказывалось прошлое, сказывалось. Однако если бы кто-то из особо исполнительных офицеров полиции или разведки прочел хотя бы единое письмо, то возникло бы совершенно нежелательное внимание к скромной персоне Кирилла Владимировича, враз поумневшего за считаные дни…

А утром третьего февраля Кирилл отправился в Ставку повидаться с Ники. Вдруг он все-таки сможет убедить императора в существовании угрозы стране и царской семье? Но как действовать? Выложить все карты, сказать, что в Кирилле теперь две личности — значит, скорее не спасти империю, а угодить в дом общественного призрения. Или в какую-нибудь заграничную лечебницу. Отделаться намеками? Ники невероятно трудно убеждать, не ставя перед фактом, не угрожая серьезными последствиями ничегонеделанья…

Оставалось только уповать на силу убеждения. И на то, что Николай II окажется не таким сильным фаталистом, каким его считали окружающие. Рожденный в день Многострадального, последний русский император считал, что его ждут несчастья. А когда они случались, то принимал их спокойно, хладнокровно, а может, даже и безразлично…

Однако сознание Кирилла Романова говорило, что царь вряд ли прислушается. А если даже обратит внимание — то спросит мнение царицы и придворных, а те начнут шикать на Кирилла Владимировича, утверждать, что это все желание Великого князя побольше власти к рукам прибрать…

Что ж, придется ждать крайнего случая: в жуткой и опасной обстановке царь иногда проявлял совершенно несвойственную ему решительность и твердость. Жаль, что опасной обстановка должна быть именно в глазах Николая, а не всей страны или окружения…

Кирилл не надеялся на победу. Но пытаться надо было…

Днем поезд уносил Великого князя в Ставку. Там ждал его первый настоящий бой за империю, который суждено было проиграть…

В просторном кабинете двое совершенно не похожих друг на друга людей склонились над картой. Она уже была потертой от частого использования, пестрела от всевозможных рисованных флажков, стрелок, маршрутов передвижения войск и тому подобных вещей.

Однако двое офицеров все свое внимание обратили отнюдь не на контуры местности, по которым сейчас шли победоносные отряды. На карте лежал раскрытый конверт. Рядом, скомканное, валялось и его содержимое: письмо, исписанное весьма знакомым одному из офицеров почерком.

— Николай Николаевич, что вы думаете по поводу сего образца эпистолярного жанра? — внезапно нарушил молчание один из офицеров.

Вид его был довольно-таки колоритен. Мундир с приколотым Георгием, плотно облегавший далеко не худое тело. Полные щеки, спрятавшийся в густой бороде подбородок, прищуренные глаза. Солдаты в шутку называли его «ханом»: так вполне могли выглядеть потомки Чингисхана, устроившиеся на сытой русской службе. А Николай Николаевич Юденич и не хотел этого отрицать: подобные сравнения ему льстили. Хотя бы потому, что многие Чингизиды не были лишены полководческого дара. А уж единицы из этого множества… Да, чего стоил хотя бы Железный Хромец!