Огай Мори - Семейство Абэ

— Разреши идти первым в атаку? Тадатоси и слушать его не хотел, но тот просил так настойчиво, что Тадатоси в конце концов крикнул:

— Щенок, делай как знаешь!

Кадзуме в ту пору было шестнадцать лет.

— Есть! — выдохнул он и помчался во весь опор. Тадатоси бросил вдогонку:

— Смотри, осторожней!

Следом кинулись трое: Отона Симатоку Унъэмон, копьеносец и носильщик сандалий. Всего их было четверо.

Когда из замка открыли сильную ружейную пальбу, Сима схватил Кадзуму за подол его огненно-красного кимоно и потянул назад. Кадзума отмахнулся и полез на каменную ограду замка. С большим трудом пробрались они за ограду, Кадзума был ранен в руку.

В штурме принимал участие семидесятидвухлетний воин Татибана Хиданоками Мунэсигэ из Янагикавы. Он находился в том же месте, что и Кадзума, и хорошо видел происходившее. При докладе даймё он назвал троих отличившихся — Ватанабэ Синъю, Накамицу Надзен и Кадзуму; все трое удостоились благодарственных грамот.

После того как замок был взят, Тадатоси подарил Кадзуме меч работы Сэки Канэмицу и увеличил ему жалованье до тысячи ста пятидесяти коку. Меч был размером в один сяку восемь сунов, с поперечной насечкой и тремя глазками вдоль

172

посеребренной рукоятки, инкрустирован красной медью и золотом. Из трех глазков два сквозных, а третий залит свинцом.

Тадатоси очень ценил этот меч и, отдав его Кадзуме, все же в торжественных случаях иногда просил:

— Кадзума, дай мне тот меч.

Получив распоряжение Мицухисы о штурме, Кадзума в приподнятом настроении пришел в самурайский приказ и услышал от одного из соратников:

— Видишь, бывает польза и от негодяя. По милости Гэки тебе поручили штурм главных ворот, и вышло неплохо.

Кадзума насторожился:

— Неужели я обязан своим назначением Гаки?

— Да, эту мысль князю подал он. Кадзума, мол, пользовался милостями покойного даймё, дадим ему возможность отплатить за добро. По-моему, для тебя это обернулось неожиданным везением.

— Хм, — произнес Кадзума, и на лбу у него залегла глубокая складка. — Ладно, буду биться насмерть, — вымолвил он, встал и вышел.

Слова Кадзумы дошли до Мицухисы, и тот послал к нему в Такэноути нарочного, чтобы сказать:

— Будь осторожен во время сражения, береги себя.

— Передай князю, что я благодарю за доброе напутствие, — ответил Кадзума. Сам же, зная, кому он обязан своим назначением, принял твердое решение умереть в бою.

Оказывается, Гэки предоставляет ему возможность отплатить за добро. Услышал он об этом случайно, но лучше бы не слышал вовсе. Впрочем, от Гэки он и не ждал ничего хорошего. Кадзума не находил себе места. Он многим обязан покойному даймё — это правда. Но с тех пор как он достиг совершеннолетия, он находился в числе многих приближенных князя и особенно не продвинулся по службе. Высочайшими милостями пользовались все. Почему же считают, что он обязан больше других? Верно, ему следовало покончить с

173

собой, но он не сделал этого. Теперь он пойдет на смертельно опасное дело.

«Расстаться с жизнью я готов в любую минуту, — размышлял Кадзума. — Но вряд ли обычная смерть сможет заменить не совершенное вовремя самоубийство. Жизни мне не жалко, но в последний день траура по покойному даймё особенно тоскливо. Трудно сказать, почему именно. Разве можно точно определить ту степень близости к господину, которая вынуждает вслед за ним уйти из жизни. Многие молодые самураи, также служившие при особе князя, не получили дозволения на смерть. Остался жить и я. Я умер бы прежде любого другого, если бы имел разрешение. Надеюсь, в этом никто не сомневается. Горше всего, что я попал в число тех, кто будто бы должен был уйти вслед за господином, но не сделал этого. На мне несмываемое пятно. Гэки способен опозорить любого. От него можно ожидать чего угодно. Но князь! Почему он согласился! Оскорбление от Гэки в конце концов можно стерпеть, но если от меня отвернулся господин, это пережить невозможно.

Прежний даймё удерживал меня, когда я рвался к замку в Симабаре. Ко мне уже прибыли конные телохранители, а он все-таки нашел нужным призвать меня и сказать:

— Постарайся избежать ранения.

Значит, он ценил мою жизнь, и я благодарен ему за это! А сейчас нет ни малейшего желания жить. Павший на меня позор смертью не смыть, и все же я хочу умереть. Пусть это будет даже собачья смерть — все равно».

Кадзума принял решение, и ничто не могло его поколебать. Домашним он сказал лишь: