Михаил Садовяну - Братья Ждер

Старый конюший колебался некоторое время: отцовская любовь боролось в нем с упрямством.

— Слушай, казначей, — обратился он наконец к сыну, — будь ласков, воротись ко второму конюшему. Позднее, может, удастся мне уладить это дело. Человек ты мудрый, судьба не обделила тебя ни достатком, ни княжьей милостью. Так научи его, как блюсти себя. Много у меня горя с бестолковым братом твоим…

Казначей Кристя тут же с величайшей готовностью принял поручение. Богатство и высокое положение позволял и ему забыть о разнице в возрасте между ним и старшим братом. Он двинулся в гору, взвешивая в уме самые различные мудрые советы.

Но Симион Ждер пребывал в спокойном состоянии духа. Собрав часть служителей, он проверял сабли и пики. Перед ним лежали пеньковые арканы. Один из воинов докладывал о распорядке стражи.

— Дорогой брат, — мирно начал казначей, — позволь сказать тебе в сторонке два слова.

— Что случилось? — спросил второй конюший, взглянув на него через плечо. Однако отошел от своих людей и последовал за казначеем.

— Дорогой брат, — продолжал Кристя, — я хотел напомнить тебе, что мы должны внимать советам родителей наших.

— А я узнал, — ответил второй конюший, — что боярыня Кандакия ждет тебя внизу. Плачет, убивается, места себе не находит.

— Ты в точности это знаешь?

— В точности.

— Тогда я побегу вниз.

— Не мешкай. И будь добр, передай Ионуцу, чтобы он поднялся сюда. А боярыне Кандакии низкий поклон за ее красоту и прочие дивные прелести.

От Тимиша до стольного города Сучавы три почтовых перегона. До самого господарева подворья в Спэтэрешть слева от тракта виднеются воды Молдовы-реки, за ней — чудесные картины гор и лесов. По обеим сторонам реки тянутся древние селения льготчиков. Жители этих селений, свободные от некоторых поборов, несут государеву службу и помогают князю в его ратных делах.

Редко попадался на этом тракте более пышно убранный выезд, нежели запряженная четверкой вороных колымага, в которой следовал к господареву двору казначей Кристя. Рядом с ездовым, то и дело щелкавшим длинным кнутом, восседал слуга в кафтане с галунами. У левого окна колымаги, за которым, укутавшись а лисьи меха, сидела боярыня Кандакия, скакал младший из братьев Ждер. За экипажем в облаке пыли, словно в наказание за какие-то грехи, рысил Ботезату, слуга Ионуца. Великолепный казначейский возок виден был издали. Крестьянские повозки останавливались на краю дороги, а кое-кто из пеших смердов сворачивал на боковые тропки — подальше от кнута ездового. Только господаревы служители продолжали как ни в чем не бывало свой путь, однако и они не забывали отвешивать поклон сановнику.

На постоялом дворе в Спэтэрешть можно было менять коней. Здесь был почтовый ям, устроенный в восточных государствах Европы по образцу персидских. (Об этом Ионуц вскоре узнал от наставников княжича Алексэндрела). Однако казначей Кристя Черный предпочитал въехать в Сучаву на своей четверке вороных. И посему он распорядился, чтобы хозяин постоялого двора насыпал вдоволь ячменя боярским коням, не забывая при этом и о пегом коне Ионуца, а также о лошади его слуги. Накормив лошадей, достойному корчмарю надлежало обеспечить всем необходимым людей — прежде всего именитых бояр.

Стоял весенний погожий день, из лугов доносились чудесные запахи. Боярыня Кандакия недвижно сидела в колымаге, глядя вдаль, где за речными лугами сверкали крыши города Баи. Как ей хотелось устроить привал не в корчме, а в этом городе! От других щеголих узнала она, что только у саксов [33] Саксы — жители немецкой национальности, поселившиеся в некоторых районах Трансильвании в XII и XIII вв. можно достать притирания и румяна, сохраняющие вечную молодость. Но она крепилась, зная нрав мужа: исполняя какое-нибудь поручение князя, Кристя бывал неумолим. Усердием он превосходил любого придворного. Ни засуха, ни проливные дожди не остановили бы его. Так было и теперь, когда он получил повеление представить на следующий день в понедельник Ионуца ко двору. Всякое слово, намек, мешающие ему выполнить поручение, разъярили бы его, как дикого кабана. Конечно, казначей тоже поглядывал в сторону Баи, но лицо его выражало при этом такое равнодушие, что госпожа Кандакия только горько усмехнулась. Кристя Черный был углублен в собственные мысли. Он вспоминал горести и печали боярыни Илисафты. Провожала она отъезжающих до самой реки и немало слез пролила в ее волны, прощаясь с сыночком. Ионуц трижды целовал ее руки, отходя и снова возвращаясь в ее объятия, и, наконец оторвавшись от горестно вздыхавшей боярыни, притворно вытирая слезы и лукаво улыбаясь, перебрался на ту сторону реки, где ждала колымага казначея.