Михаил Садовяну - Братья Ждер

Услышав слова эти, произнесенные невесткой с почтением и любовью, боярыня Илисафта возрадовалась и вспомнила, каким тяжелым было появление на свет горячо любимого сына Кристи. Она вздохнула и покачала головой.

— Молю матерь божью, чтобы Марушка, невестка моя, родила легко, а то ведь нынешние молодые женщины стали и помельче и послабее прежних.

А тем временем отец Никодим, направив коня своего в гору, доехал до господарских конюшен и увидел там совсем не то, что ожидал. Повсюду сновали слуги. Боярин Маноле Черный ничем не был взволнован; его громкий довольный голос слышался издалека. Но странным было другое: монах услышал и голос Симиона. Возле старого конюшего находился начальник стражи Лазэр Питэрел; возле Симиона — его служитель Ницэ Негоицэ.

Когда хмурился Симион, хмурился и Ницэ Негоицэ.

А когда светлело лицо Симиона, словно солнечный луч освещал и лицо Ницэ Негоицэ.

Быть может, это только показалось отцу Никодиму или и в самом деле он услышал сейчас и голос Ницэ Негоицэ?

На крыльце нового дома монах увидел и молодую хозяйку Марушку, а рядом с нею боярыню Анку, тещу Симиона.

Все эти люди чего-то ждали. Они глядели на дорогу, ведущую к конюшням, посматривали друг на друга, затем снова поворачивались к конюшням. Мужчины, сверкая глазами, оборачивались к женщинам, а женщины отвечали улыбками.

Когда с крыльца увидели, что из долины направляется к ним гость, боярыня Марушка воскликнула:

— Отец Никодим! Это отец Никодим!

Мужчины обернулись, а старый конюший поднял руки.

Монах слез с коня и сперва направился к мужчинам: прежде всего он обнял старого конюшего. Потом поцеловал Симиона. Подошли к нему облобызать руку Питэрел и Негоицэ, а также и другие слуги, находившиеся поблизости. Лишь после этого отец Никодим поспешил к крыльцу, так широко шагая в сапогах с высокими голенищами, что развевалась его ряса из грубого сукна. Клобук у него сполз набекрень, и это позабавило боярыню Марушку. Не выдавая причины смеха, она захохотала, показывая свои белые зубки.

Некоторое время говорили все разом. Тотчас выяснилось, что отцу Никодиму пришло желание выйти на свет божий и повидать своих родителей и родственников. Он уже успел побывать в тимишской усадьбе…

Боярыня Марушка торопливо спросила:

— Как себя чувствует свекровушка?

— Слава богу, хорошо; беседовала на крыльце с невесткой Кандакией.

— Как так? А я полагала, что она горюет и плачет. Свекор рассказывал, что она слегла в постель, обернув голову мокрым полотенцем.

— Нет, дорогая невестка, — улыбнулся отец Никодим, — я застал ее в хорошем расположении духа.

Боярыни поцеловали руку иеромонаха и снова удивленно уставились на него.

— Должно быть, это я был причиной ее болезни, — вмешался в разговор конюший Маноле. — Как только я выехал из ворот, все прошло.

Отец Никодим повернулся сперва налево, потом направо.

— Скажите мне, ради бога, кого вы ждете, почему не отрываясь смотрите на дорогу?

— Ждем мы стражей и конюших господаря, — ответил Симион Ждер. — Они вскорости будут здесь, чтобы сопровождать Визира. Мы отправляем Визира к пресветлому князю в Васлуй.

— Ага! — радостно воскликнул отец Никодим. — Предвижу, что превеликое удовольствие буду иметь — отведаю и острого и соленого и порадуюсь сему, как тот мученик, коего с утра до вечера пичкали одним лишь сладким.

Мужчины улыбнулись. Боярыня Марушка тоненько засмеялась, показав белые зубки. Марушка слишком много смеялась.

— Отцу Никодиму вновь захотелось прогуляться по Ляхии, — ввернула она, взметнув свои собольи брови.

Лицо монаха смягчилось, выразив мимолетное мирское замешательство. Боярыня Марушка поймала на лету брошенный матерью быстрый укоризненный взгляд.

— Оставь, матушка, — тихо сказала она, — деверь Никодим не обижается на меня.

Монах поклонился, всем своим почтительным видом давая понять без слов, что ни о какой обиде не может быть и речи.

На дороге, со стороны конюшен, показались двенадцать княжеских слуг — стражей и конюхов, — с арканами, притороченными к седлам справа, и с легкими саблями, висевшими на левом боку. Все они были одеты в одинаковые кунтуши из синего сукна, на всех были кушмы с перьями.

Пока они кланялись хозяевам Тимиша, Лазэр Питэрел направился к ближней конюшне, где стоял господарский жеребец, уже подготовленный к церемонии осмотра и отправки. Питэрел вывел его. Конь был без седла, на спине — чепрак из черного шелка, а на голове — султан из черных перьев. Он был весь белый, только темная звездочка на лбу да задние ноги и правая передняя — в чулках.