Джейк Хайт - Осада

Поймал, шлепнул, сцепился с женой, но после краткой потасовки они обнялись, поцеловались, и вот уже оба очутились на кровати, лаская друг друга.

— Добро пожаловать домой, муженек! — со смехом проворковала Мария. — Мне так тебя не хватало.

Лонго сдержал слово и с утра занялся вспашкой полей. Он сидел в тени оливкового дерева, завтракая хлебом и сыром и наблюдая, как бедняга Никколо старается тянуть плуг по холодной твердой земле, впряженный на манер вола. Лонго сам запряг несчастного. Тот, хотя мучился уже с полчаса, сумел пропахать всего пару шагов. Окончив завтрак, Лонго отправился к упиравшемуся страдальцу. Солнце взошло, и, невзирая на то, что воздух был по-зимнему прохладным, пот лился с Никколо градом. Когда хозяин подошел, управитель в изнеможении пал на колени.

— Никколо, ты пропахал всего шесть футов, — указал Лонго с притворной суровостью.

Поковырял землю ногой.

— И скверно вспахал к тому же. С такой скоростью ты до лета пахать будешь каждый день с утра до вечера!

— Господин, умоляю, не надо больше пахоты! Что угодно, только не пахота!

Наказание было назначено в острастку прочим слугам. Лонго ценил управляющего в достаточной мере, чтоб закрывать глаза на мелкие прегрешения. Поднял его на ноги, высвободил из упряжи.

— Хорошо, тогда беги-ка со всех ног к вилле. Я обойду виноградники, а когда вернусь, то для меня, Тристо и еще троих должны быть готовы лошади. У меня важная встреча в городе, ночевать буду там. Пошли гонца в палаццо, пусть изготовятся.

— О да, господин, немедленно, — повиновался Никколо, мгновенно забыв об усталости.

— Позаботься о спине! — крикнул Лонго вдогонку. — Уверен, что там от упряжи следы остались!

— Конечно! Господин, спасибо за заботу! — крикнул Никколо, приостановившись, и снова резво потрусил вверх по склону к вилле.

Он остановился отдышаться у оливы, под которой завтракал Лонго, затем проворно заковылял вверх и скрылся из виду.

Когда Лонго пришел туда, он обнаружил управителя державшим под уздцы хозяйского коня. Тристо с тремя вооруженными мужчинами стоял, готовый отправиться с Лонго в город. С ними стоял Уильям, немедля кинувшийся к Лонго.

— Можно мне с вами в город? От меня не будет хлопот, обещаю!

— Уильям, мы больше не на Востоке. Здесь ты должен обращаться ко мне «господин», — упрекнул его Лонго, хотя и с улыбкой — ведь Уильям говорил по-английски, и его никто, кроме Лонго и Тристо, не понял. — Тебе сейчас нельзя со мной. Ты не знаешь наших обычаев и легко можешь попасть в неприятную переделку. Когда узнаешь обычаи, выучишься хоть как-то итальянскому — тогда и поедешь. И не раньше.

— Но я ничем не помешаю, — запротестовал Уильям.

— Не сомневаюсь, — ответил Лонго, усаживаясь в седло. — Но тем не менее тебе придется остаться. Никколо, — добавил он, перейдя на итальянский, — займи его чем-нибудь. Поучи языку.

Лонго стронул коня.

Все пятеро не торопясь миновали виноградники и поля, спустились к восточным воротам — высоким и внушительным Порта Сопрана, въехали в город. Когда копыта застучали по узким улочкам, вившимся между тесно прилепившимися друг к другу домами, Лонго заметил бежавшего следом Уильяма. Тот старался прятаться, но безуспешно. Лонго покачал головой. Если парнишка хочет остаться в доме Лонго, придется ему выучиться дисциплине.

Но когда они приехали к Дворцу дожей — величественному, с беломраморными колоннами фронтона, высокой башней, — Лонго выбросил Уильяма из головы. Он спешился, вручил Тристо поводья, зашел. Дворец был сосредоточием генуэзской власти, которая принадлежала горстке богатейших торговых родов: Гримальди, Касселло, Боканегра, Спиноло, Адорно, Фрегозо, Дориа, Фиески и Джустиниани. Главы их сходились на совет раз в месяц, а председателем был пожизненно избиравшийся дож.

Лонго вошел в зал совета — длинный, высокий, с огромным овальным столом посередине. Сел на положенное ему место главы рода Джустиниани, подождал, пока соберутся остальные. Последним вошел дож, Людовико Фрегозо — высокий, длинноносый, с добродушным, на удивление заурядным лицом, типичным для мужчин рода Фрегозо. Он призвал совет к порядку и немедля заговорил о торговле: ожидаемом прибытии нескольких транспортов с Востока, упорных слухах о морском пути в Индию и возможности извлечения выгоды из этого пути. От торговли разговор повернул к политике. Величайший соперник Генуи, Венеция расширяла свои владения в Восточном Средиземноморье. Лонго сидел спокойно, пока разговор не зашел о Пере, генуэзской торговой колонии напротив Константинополя, на другом берегу Золотого Рога.