Ирина Измайлова - 1612. «Вставайте, люди Русские!»

Она засуетилась, захлопотала у струганого деревянного стола, и вскоре на нем появилась миса с квашеной капустой, плошка с грибами, пара очищенных и поделенных на четыре дольки луковиц, большая стеклянная бутыль водки и две лубяные чарки. Печь, почти потухшая, вновь разгорелась после того, как туда были подброшены три-четыре ольховых полешка, и по убогой полупустой горнице разлилось успокаивающее тепло. За пестрой занавеской, отделявшей от горницы запечный угол, что-то зашуршало, тонкий голосок сонно позвал было: «Бабаня!», но старуха шикнула в ту сторону, и снова все затихло. Только глухо трещали дрова.

Гости, осмотревшись, скинули верхнюю одежду, однако сабли ни тот, ни другой пока что не отцепили.

— Внуки есть, а дети где же? — спросил русский старуху, покуда та, подав все на стол, перетряхивала тюфяк на широкой низкой лежанке.

— Сын есть, родимые, — отозвалась старуха. — Да где, Бог его ведает! В прошлом годе тут битва была немалая, слыхали, небось? Ну вот, мой Тимошка и встрял. Да так домой и не ворочался. Жена его, Серафима, осенью родами померла, и ребенок помер, а со старшими, с тремя, я вот осталась. Слава те, Господи, люди добрые заходят, кто водочки попить, кто еще за чем, а так бы и не жить нам уже.

— Сын в ополчении был? — сильно нахмурившись и отчего-то побледнев, спросил молодой путник. — В том, что против поляков собиралось?

— Почем же мне знать, с кем он там был? — бабка боязливо покосилась на польский жупан наемника. — Я его не спрашивала.

— Не бойся, старая, он свой! — усмехнулся русский, перемигнувшись с новым товарищем. — Ушел он от поганых ляхов. На глазах моих рубился с ними, а с десятника ихнего даже штаны саблей снял!

Старуха беззубо заулыбалась, захихикала, потом тяжко вздохнула.

— Ну так, а с кем же было быть моему Тимошке? С воеводой Прокопием [28] Прокопий Ляпунов — один из наиболее популярных предводителей первого ополчения. Был предательски убит своими же соратниками. был, а как Прокопия порешили, так куда-то подался из Москвы. Уж и не знаю, жив ли, нет ли, да и где он ныне…

Она вздохнула еще горше и, став на колени перед слабо освещенными лампадой образами, принялась творить вечернюю молитву. Путник тоже помолился, украдкой заметив, что его товарищ, в свою очередь, перекрестился «по-бусурмански» — слева направо — и не сел за стол, покуда русские не закончили молиться.

— Ну что же, — спросил германец, когда они, проводив глазами исчезнувшую за занавеской бабку, налили себе по чарке, — пора нам, верно, и познакомиться. Меня зовут Хельмут. Хельмут Шнелль.

Русский усмехнулся:

— Это, что же, прозвище? За то, что так шибко саблей машешь? [29] Шнелль (schnell) — быстро (нем.).

— Ого! — удивился Хельмут. — Ты, выходит, знаешь наш язык?

— Да не то, чтобы знаю. Так, разумею кое-что. Человек один обучал.

— Славно, — немец понюхал водку и прищелкнул языком. — То, что надо! Крепкая… Только не понимаю, из чего старуха ее делает, если так плохо с хлебом?

— О, ее из чего только делать не научились! — махнул рукою русский. — У старухи это, как видно, единственное, чем еще удается жить.

— Да, тут научишься творить чудеса: одна да с тремя малыми ребятами… Ты спросил: Шнелль — это имя или прозвище? Прозвище, само собой. И не только из-за сабли. Я и из лука так же быстро стреляю, и из пищали. А еще с детства быстрее всех езжу верхом.

— Так это ж от лошади зависит!

Хельмут поднял палец:

— И от лошади тоже. Но от всадника — больше. Конечно, если дать мне двадцатилетнюю клячу, а тебя посадить на борзого пятилетка, ты, возможно, меня и обгонишь. А, возможно, и нет. Еще, какая дорога будет, сколько на ней поворотов… Словом, прозвище я, надо думать, заслужил.

Русский поднял чарку:

— Что же, твое здоровье, Хельмут Шнелль. А меня кличут Михаилом. Можно — Михайло Стрелец. Были и прозвища всякие, да более ни одного не осталось.

— Значит, новые будут! — Шнелль снова сверкнул своей белозубой улыбкой. — Твое здоровье, Михайло!

Они опрокинули чарки и дружно захрустели кислой капустой, набрав ее по полной пригоршне и одновременно отправив в рот.

— Что ж ты, Хельмут, теперь делать станешь? — спустя некоторое время спросил Михаил. — Куда подашься?

Немец пожал плечами:

— Это на ночь глядя не решается. А утром что-нибудь придумаю. Я много лет в наемниках, у кого только не был… И в России уже восемь лет.

— В княжьи дружины нанимался?

— И в княжьи тоже. А три года назад в шведское войско угодил. Это которое к вашему царю Василию нанялось и с «тушинским вором» воевало.