Ирина Измайлова - Подвиги Ахилла

Лес постепенно отступал, уступая несильной крутизне склона. Все реже стояли буки и вязы, оплетенные буйно цветущими вьюнами, жимолость и кипарисовый кустарник рассыпались на редкие кущи, сменяясь колючими чащами кизила, за которыми желтели вызолоченные солнцем прогалины и на них — редкие низкорослые сосны. Теплые плоские камни подставляли ладони мхам и лишайникам. Воздух к полудню нагрелся и дрожал, сладкий от цветов и пряный от сосновой смолы.

Тропа, выбитая копытами коз и газелей, то пропадала среди кустов, то вновь появлялась, изгибаясь меж широких плоских камней, запятнанных разноцветными лишайниками, то вырывалась на свободное пространство и тогда становилась еле различимой на плотной, обметенной ветрами земле пологого склона.

По тропе, вместе с нею взбираясь все вверх и вверх, шли два мальчика. Оба в коротких светлых туниках, подпоясанных плетеными ременными поясами, в сандалиях с высокой шнуровкой, каждый — с луком и колчаном за плечами. У пояса, в кожаных ножнах, болтались ножи с рукоятью из рога дикой козы и небольшие тростниковые плетенки.

У того, кто шел первым, лук был настоящий, взрослый, мощный и тугой, у второго — детский, с более тонкой тетивой и легкими, короткими стрелами. Из него можно было, пожалуй, сбить на лету горлицу или перепелку, но вряд ли стоило целиться в более крупную дичь.

Первый мальчик казался старше своего товарища — он был ростом с тринадцати–четырнадцатилетнего подростка, широкоплечий, мускулистый, но вместе с тем гибкий, как пантера. У него была твердая мужская походка и при этом почти бесшумный шаг охотника. Свой тяжелый лук он нес легко, будто не чувствуя его веса. Выдавало мальчика лицо — румяное, пухлое, окруженное крутыми волнами черных как уголь волос, и взгляд больших светло–карих глаз, совершенно детских, широко раскрытых, радостно и удивленно смотревших то на порхающих меж кустов больших разноцветных бабочек, то на изумрудных ящериц, гонявшихся друг за другом по плоским камням. Казалось, мальчику больше всего хочется свернуть с тропы и кинуться их ловить. Ему было чуть больше семи лет, и он вовсе не старался притворяться взрослым, просто так получилось, что все время приходилось быть взрослее, чем ему хотелось…

Его товарищу, тому, что шел позади, не дали бы ни больше, ни меньше его одиннадцати лет. Это был худощавый подвижный мальчишка, с круглым веселым лицом в веселых рыжих веснушках. Каштановые волосы курчавились вокруг головы большим облаком, совершенно не подчиняясь тонкому ремешку, которым он их пытался подвязать. Серые озорные глаза улыбались, и с розовых, немного потрескавшихся губ тоже не сходила улыбка. Он нес ивовую плетенку, от которой исходил нежный медовый аромат, привлекая диких пчел — они то и дело по двое, по трое подлетали и вились вокруг сумки, заставляя несущего ее отмахиваться с притворным испугом.

Мальчики прошли уже немало, и если того, кто шел впереди, дорога совершенно не утомила, то его товарищ начал уже спотыкаться на некрутом склоне. Наконец, он не выдержал.

— Ахилл, послушай! — окликнул он друга. — Может, отдохнем? Можно посидеть в тени, выпить молока и съесть по медовой лепешке. Не то пчелы скоро съедят меня!

Младший остановился и обернулся с виноватым видом, только теперь сообразив, что его друг, наверное, устал…

— Патрокл! — Голос у него тоже был детский, звонкий и высокий. — Ну, Патрокл, теперь ведь совсем близко… Мы уже почти пришли. Там течет ручей, и мы сможем умыться, когда поедим. А то вымажемся медом, и будут к нам лезть не только пчелы, а и все мухи! Мы выкупаемся. А потом я тебе покажу все места, где я ставил силки, и барсучьи норы, и озеро, где я стреляю гусей. И когда я буду жить там — ну, в горах… ты сможешь охотиться без меня.

Эти слова погасили веселую улыбку Патрокла. Ему стало грустно.

— Да… Ведь уже скоро! А это далеко, Ахилл, да? Та пещера, в которой ты теперь будешь жить?

Младший пожал плечами.

— Да нет, не очень. Я и сам ведь там еще не был… Отец говорит, мы поедем туда после праздника Диониса. Я буду приходить вниз на все праздники и состязания, и просто к отцу. И к тебе… И ты, наверное, сможешь иногда приходить ко мне.

Патрокл содрогнулся.

— Приходить туда? Туда? К кентавру?!

Ахилл засмеялся.

— Да нет же! Отец сказал, что Хирон вовсе никакой не кентавр. Просто он живет один, и его лет сто никто не видел… — И, подумав, для надежности добавил: — А если и кентавр, то что? Говорят, они тоже бывают добрые…