Франтишек Кубка - Мюнхен

От фабрик тянулся дым, гудели вокзалы, гремели и стучали колесами паровозы. Реяли сине-красно-белые знамена, а на всех перронах за стеклами киосков висели портреты старого человека с белой бородкой и в пенсне.

Ян Мартину возвращался в страну, президентом которой уже в течение шести лет был этот человек, за которого он вместе с поручиком Горжецом сражался на галицком фронте, вместе со своим другом Иркой, выполняя его приказ, пролил кровь на жнивье у Бахмача и от власти которого он освободился у Байкала… Теперь на Яна вновь смотрели старые умные глаза. Хитрющие морщины под белоснежными усами, похожими на усы сельского старосты, сложились в ироническую улыбку.

Почему Ян Мартину возвращался?

Он не мог иначе. Он говорил, что должен увидеть старую мать и еще более старого отца, что должен показать им жену и ребенка, чтобы они больше не сердились на его жену, считая, будто он так долго задержался в чужой стране только потому, что она этого хотела. Вот почему он возвращался.

Нет, возвращался он потому, что не мог жить без этой страны!

— Почему ты такой грустный? — спросила Таня.

Ян не ответил.

Она взяла ребенка и посадила его к отцу на колени.

— Ты едешь домой, Еничек! — прошептала она ребенку на ухо.

Сладко и тревожно гудели колокола родины. Все трое сидели озабоченные и встревоженные.

Кто видел в те минуты Яна, никогда бы не сказал, что он возвращается в родные края после долгих лет скитаний. Скорее, казалось, что он навсегда уезжает из родных мест.

О, зов колоколов родины понятен лишь тем, кто так долго пробыл вдали от родины, познал и жизнь и смерть!

Когда приближаешься к большому городу, то чувствуешь его издалека. Угадываешь его по одежде людей, но их жилищам, по более чистым асфальтированным дорогам, по машинам, едущим в одном направлении, по дыму и гари в воздухе.

Распаханные поля, пустые лесочки, покинутые скамейки под увядающими кленами, распятия на перекрестках дорог, серые заборы складов, запыленные вагоны на дворах фабрик, небольшой костел над плотиной, мутная лужа, в которую падали желтые листья, пойменные луга, окруженные вербовыми рощицами, рыжеватые холмы, прудик, поредевшие леса, белые домики с красными крышами, стоящие в садах, где отцветали багровые розы, опавшая сливовая аллея, стадо жирных гусей, направляющихся по тропинке к мутной речушке, забытый плуг в разбитом сарае — все это еще была деревня.

Но вот замелькали семафоры, виадуки, раздались встревоженные звонки у шлагбаумов. Увеличилось число путей, убегавших направо и налево.

И тут между скалами и рекой, окутанный туманом и гарью, но при этом воздушный и легкий, как песня, их взорам открылся город. Дома на окраине приветствовали поезд мокрым бельем. Чумазые дети скакали под акациями на обожженной солнцем насыпи. Дома, крыши до самого горизонта, дома, из-за которых выплыли трубы заводов и старинные башни. Вдали блестела река.

А над ней, на одном из до сих пор зеленевших холмов, взметнулся над легким тумаком, над крышами и позолоченными башнями, окаменевший свет Градчан [2] Градчаны, Град — название Пражского кремля. — Прим. ред .

Поезд пронесся через туннель и выскочил на мост.

— Мы дома, ничего не бойся. — Ян поцеловал побледневшую Таню.

Она взяла Еника на руки. Ян открыл окно. Поезд заскрипел тормозами и остановился.

— Прага! Прага! — выкрикивал проводник.

В коридоре вагона послышались голоса носильщиков в полосатых пиджаках:

— Вы выходите в Праге?

На перроне стояло несколько человек, и среди них Ян увидел отца и мать.

Позднее, вспоминая об этой встрече, он удивлялся, насколько она была тихой. Мать протянула к нему руки, глухо произнесла сквозь слезы:

— Ян, Еничек, ну вот ты и дома! Боже, боже… боже! — и схватилась рукой за сердце.

Мать была вся седая и все же еще красивая.

— Танечка! — Прекрасными, полными слез глазами мать посмотрела на Таню. Тут она увидела ребенка: — А это?..

— Еничек! — сказала Таня.

Отец, высокий, седой, похудевший, протягивал в окно к Яну и Тане трясущиеся руки, повторяя:

— Ну, дети, выходите же наконец!

Тут только Ян вспомнил, что все это не сон, что надо выходить из вагона, потому что они уже дома.

На перроне они расцеловались. Таня отдала ребенка бабушке.

— Ты бабушкин? — спросила бабушка внука.

Еник не испугался бабушки. Не боялся он и дедушки, и его усов тоже.

— Ну, как вы здесь? Все здоровы?

Мать вздохнула: