Илья Гордон - Мать генерала

— Почему вы молчите, Juden? Вам все ясно? — заносчиво рявкнул Виля.

— Ясно, — отозвался одинокий голос из задних рядов, — без слов ясно.

Бухмиллер не спеша, по-хозяйски прошелся перед строем согнанных им сюда людей и, остановившись около Хьены, ткнул пальцем в новорожденного!

— А этот имеет номер?

— Да ведь это младенец — ему только несколько дней от роду, — робко сказала Хьена.

— Это неважно, так или иначе он Jude, — пробурчал Виля и выдал матери второй кусок желтой материи для сына.

Пересчитав людей, Бухмиллер разбил их на десятки, назначив десятников из тех, что были ему известны своей исполнительностью и трудолюбием. Покончив с этим, он объявил:

— Всем десятникам зайти ко мне за указаниями, остальные свободны до семи утра: к этому времени все должны явиться сюда за нарядами на работу. Ясно?

С чванливым видом расхаживал Виля Бухмиллер по Миядлеру. Как заправский хозяин, собирал он инвентарь, оставшийся на колхозном дворе, не пренебрегал и личным имуществом отдельных хозяев. Кроме плугов, борон, сеялок, жаток ему в руки попали вместе с лошадьми арбы и повозки людей, не успевших переправиться через реку. Все что он решил в первую очередь использовать для того, чтобы перевезти оставшийся в поле хлеб и убрать пропашные культуры.

По его расчетам, должны были остаться и скирды необмолоченного хлеба, о нем Виля решил тайком расспросить колхозников, чтобы, не сообщая о нем в комендатуру, обмолотить и свезти в свои закрома. Поэтому он пока не заикался об этом хлебе.

Убирать кукурузу и подсолнух он нарядил женщин, стариков и детей, поручив самым крепким мужчинам вспашку земли.

В первый же день Виля приказал пахарям приготовить упряжь, плуги и бороны, как следует накормить лошадей и на утро выехать на работу, а сам отправился на поля проверить, как идет уборка пропашных.

— Можете тут соревноваться сколько душе угодно, — не без ехидства говорил он расставленным по рядам кукурузы женщинам, — кто лучше будет работать, получит у нас почета не меньше, чем в вашем колхозе.

Но люди работали спустя рукава, неохотно. Лениво срывали они початки и бросали на землю, в кучи.

— Schneller! Быстрей! Schneller! — подгонял Виля отставших.

Он строго наказал десятникам Велвлу Монесу и Менделю Ходошу следить за тем, чтобы люди работали добросовестно, а сам на двуколке умчался в Миядлер, чтобы узнать, как готовятся пахари к выходу в поле.

Вернувшись через некоторое время на кукурузное поле, он возмутился: сделано было очень мало, часть початков осталась на стеблях, а снятые валялись на земле, брошенные как попало.

— За такую работу шкуру спускать буду! — свирепо орал Бухмиллер.

И как раз в эту минуту до его ушей донесся захлебывающийся крик младенца. Бухмиллер пошел в ту сторону, откуда слышался крик, и на краю поля увидел Хьену, кормящую грудью крошечного сына.

— Почему не работаешь? — накинулся на нее староста.

— Ребенок зашелся, прямо-таки разрывается от плача, с самого утра успокоиться не может, — сказала Хьена. — Может, утихнет, уснет, вот тогда и смогу работать.

— Баста! Положи ребенка! Ничего с ним не станется, покричит-покричит и перестанет, — вне себя от бешенства заорал Виля, пытаясь вырвать ребенка из рук матери.

Какое мне дело до твоего ребенка, он тебе только мешает работать… От дармоедов я быстро избавлюсь.

— Убери свои грязные лапы! — вскинулась Хьена, грудью защищая свое дитя. — А вырвешь ребенка — глотку перегрызу. Так и знай!

— Чего разлаялась, как сука?! — завопил староста. Крепко прижимая к себе ребенка одной рукой, а другую сжав в кулак, Хьена метнулась к нему.

— Кровопийца! Душегуб! — с пеной у рта кричала она. Бухмиллер, красный как рак, весь трясся от злобы и, уже мало что соображая, изо всех сил ударил Хьену по спине нагайкой, в конец которой была вплетена толстая проволока.

Хьена упала, обливаясь кровью, и тотчас же на ее истошный крик прибежала высокая худая женщина с здоровенными, как у дюжего мужчины, руками и за ней еще несколько женщин. Окружив Бухмиллера, они общими усилиями повалили его на землю и начали топтать ногами и бить чем попало.

Вопя и отбиваясь, Виля попытался вырваться, но женщины, как цепями, все сильней молотили его обмякшее тело:

— На тебе, кровопиец, разбойничья душа, зверюга проклятый!

— Получай сполна, змеюка, гад ползучий!

Но вот то одна, то другая женщина стали отходить от Бухмиллера, плюнув напоследок в его сторону, и наконец он остался лежать один на пустом, всеми брошенном кукурузном поле.