— Клянусь псом, друзья мои, сегодня вас будто подменили! Уж не таите ли вы чего от меня?.. Мне демон мой шепчет: жди подвоха!..
И сказал тогда седовласый статный Критон:
— Невозможно что-либо таить от тебя… Да и бессмысленно. Ведь тайна наша — для всех, но не для Сократа.
И поведал старый друг Критон, что все готово для побега смертника из темницы: стража подкуплена, наняты в помощь люди. Платон готов покинуть Афины вместе с учителем и поселиться в далекой Фессалии, там возродиться должна «Мыслильня Сократа»… Но бежать надо немедленно ближайшей ночью, другой ночи у него просто не будет…
Ах, как сильно завысил Критон проницательность Сократа: такого предложения от друзей узник и не ожидал!
При мысли о том, что завтра он может стать свободным, что сняты будут с ног растершие щиколотки оковы, что снова он будет в буром гиматии своем ходить по рынкам и другим людным местам, вступать в беседы и споры с горожанами. выискивать ускользающие, как арбузные семечки, зерна истины, зажигать в молодых умах тягу к познанию… — при мысли обо всем этом гулко заколотилось сердце старого философа, как тогда, в юности, когда входил он в дом Перикла. И в дом Аспасии.
Друзья в ожидании ответа уставились на него. Он переводил взгляд с одного на другого, на третьего.
«Ты настоящий друг, Критон, — думал Сократ, богатства не развратили тебя, ты по-прежнему благороден и пытаешься мне помочь, как всегда: то ввел меня когда-то в библиотеку отца, то познакомил с Аспасией, то предложил за меня выкуп афинскому суду, а теперь вот подготовил побег… Ты терпел все мои насмешки и причуды, серьезно выслушивал всякий мой вздор, а я не успел тебе отплатить добром… И ты, Платон, любимец мой, готов ради меня покинуть богатый дом в Афинах, не боишься вовсе проклятья и презрения афинян. Стою ли я жертвы этой?.. А ты, Аполлодор, совсем почти мальчишка, едва подернуты пушком румяные щеки твои, неужто и ты не боишься загубить ради меня свою молодую жизнь?.. Ага, уставились на меня ждете моего ответа… Клянусь псом, я рад бы принять все ваши предложения и даже расцеловать вас за них!.. Но я должен слушаться советника своего, а он мне говорит: нет!..»
Первым не вынес молчания порывистый Аполлодор:
— Ты согласен бежать этой ночью, Сократ?
Нежный мальчик первым понял, что ответ смертника может быть отрицательным, не понял даже почувствовал, потому в его вопросе прозвучал затаенный страх.
Сократ свесил с топчана ноги, звякнувшие оковами.
— Рассудите сами, друзья мои: если б стал Сократ беглецом, остался бы он Сократом? Ведь не из темницы бежал бы я, а от самого себя. И дети мои стали бы сыновьями беглеца, изменника Афин…
— Но ведь эти же Афины неправедно осудили тебя на смерть! — горячо воскликнул Критон, отбрасывая пятерней назад свои длинные седые волосы.
— Приговор мне вынесли не Афины, а суд присяжных, — не заводясь, продолжал спокойно Сократ. Насколько несправедливы действующие законы, настолько же несправедлив и этот приговор. Но лишь исполнение его, лишь смерть моя, могут явить афинянам осознание несправедливости этих законов…
— И ты готов стать жертвенным бараном ради прозрения афинян?! — срывающимся от волнения голосом спросил дородный не по годам Платон. Пусть другие, а не ты, играют эту роль!
— А я чем не баран, — ответил со смешком Сократ, шутливо приставив к шишковатому лбу «рога» из кулаков.
«Точно — баран! — подумал Критон. — Упрется рогами — с места не сдвинешь!» А вслух произнес:
— Не огорчай нас, Сократ, ведь мы любим тебя.
Усмешка медленно, как виноградная улитка, сползла с толстых губ Сократа.
— Клянусь Зевсом, и я вас люблю! Потому и не могу подвергать всех вас опасности, ведь сикофанты [28] Сикофант — доносчик.
расползлись, как тараканы, по всему городу, вынюхивают, доносят. Если я не убегу — одна будет жертва, если убегу — много… Я люблю вас, неслухи мои, и хочу, чтоб ваша любовь ко мне не омрачалась ничем. Я люблю родные Афины, ужасно люблю потолкаться в людных местах, посудачить с торговцами, ремесленниками, школярами, потому и хочу, чтоб родной город обо мне вспоминал светло… Сократ может иногда быть непочтительным, неопрятным, может порой нести чушь, но любовь не способен предать!..
Хрупкий Аполлодор со слезами бросился к нему, упав на колени, обнял его свешенные с топчана ноги в оковах, заголосил почти по-женски:
— Не оставляй нас, Сократ! Умоляю тебя, не оставляй!
Узник сморщил вздернутый крупный нос — ему и самому трудно было удержаться от слез, но сказал, потрепав густые волосы Аполлодора:
Читать дальше