Игорь Минутко - Бездна (Миф о Юрии Андропове)

Уже после Записки, на которую члены Политбюро во главе с Брежневым реагировали паническим молчанием, последовали — руки развязаны — следующие акции: за публикацию в журнале «Наш современник» статей воинствующих «руситов» В. Кожинова, А. Ланщикова, С. Семанова, В. Крупина с изрядным душком антисемитизма были уволены два заместителя главного редактора журнала Викулова (сам редактор уцелел на своем посту, но соответствующие выводы ему предстояло сделать); за действительно прекрасную статью в журнале «Волга» М. Лобанова, посвященную прелестям сталинской коллективизации, в которой — впервые в СССР — ставились под сомнение некоторые идеи Ленина,— за все эти «преступления» был немедленно смещен со своего поста главный редактор провинциального журнала «руситов» Палькин, что тут же обрекло это издание на читательское забвение; в апреле 1981 года был освобожден от занимаемой должности — тоже без всяких объяснений и церемоний — главный редактор журнала «Человек и закон» Семанов…

Так-то, господа «руситы»! Теперь другим неповадно будет. Русская державная идея до поры — она бессмертна — ушла в подполье, и от ее козней и соперничества к началу 1982 года в борьбе за верховную власть Председатель КГБ теперь был гарантирован.

…После воскресных медицинских процедур Юрий Владимирович, утомленный, но с укрощенными болями, чувствуя, как восстанавливаются жизненные силы, отдыхал в своей комнате на диване. Татьяна Филипповна накрыла его теплым мохеровым пледом; было уютно, умиротворенно.

«Может быть, подремлю?» — подумал Председатель КГБ, но благостный сон был еще далеко: Юрий Владимирович продолжал думать о послезавтрашнем дне — двадцатом апреля 1982 года.

«Вторым нашим выстрелом, полковник Рябинин, будут поражены некоторые папаши этих молодчиков со свастикой на рукавах. Как это ты, Владимир Палыч, выразился среди друзей? «Надо внушить Леониду Ильичу, что постепенно и незаметно Председатель КГБ прибирает власть к рукам во всех сферах. Идет избиение партийных кадров, как при Сталине».

«Демагог!» — прервал Андропов воспоминания о доносе агента из Института марксизма-ленинизма.

Прервал, потому что в память стучалось совсем другое, принимая осязаемые, физические формы.

«Татьяна!…» — хотел позвать Андропов, но голос пропал.

Открылась дверь кабинета, по комнате пронесся потусторонний сквознячок.

Кто-то невидимый, но осязаемый сел в кресло…

«Слушай,— сказал Валерий Гаянов, быстрыми энергичными шагами меряя кабинет секретаря комсомольской организации Рыбинской судоверфи; кабинет был аскетичен: стол, портрет Сталина над ним, стулья по бокам и старый протертый диван, два окна без штор с видом на Волгу. Что говорит наш бодрый народ? Куй железо, пока горячо». И, выжидательно посмотрев на Юрия Андропова, который сидел за своим голым столом, Валерий замолчал, остановившись у окна и глядя на Волгу.

Затянулась пауза. Великая русская река была беспредельна, пустынна. Навигация в 1937 году ожидалась поздняя — с верховья еще не сошел весь лед. Над розовой от вечерней зари водной гладью летали чайки, тоже розовые.

«Я тебя не совсем понимаю»,— наконец неуверенно откликнулся хозяин кабинета.

— Ой, врешь! Ой, хитришь! — резко повернувшись и насмешливо глядя на Андропова, воспаленно сказал заведующий отделом по кадрам Ярославского обкома ВЛКСМ.— Я же тебя давно знаю. Помнишь анкету на курсах молодых кадров в позапрошлом году? Что ты там написал? Вопрос: «Кем вы видите себя через несколько лет (например: инженер, учитель, комсомольский или партийный работник)?» Ответ студента третьего курса техникума водного транспорта Юрия Андропова: «Комсомольский, а затем партийный работник». У меня, брат, в твоем личном деле все документы в полном порядке. Это твое «а затем» о многом говорит.— И неожиданно Валера Гаянов пропел: — «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…» Вот что, Юрик… Пора тебе делать следующий шаг по этой лестнице, называемой «а затем».

«Не понимаю…»

«Да брось ты! — уже с раздражением говорил Валерий.— Что ты со мной-то дурачка валяешь? Развел бузу. Не понимает он… Ты видишь, что у нас в руководстве комсомола творится? И в Москве, в ЦК, и в областных центрах?»

«Что?» — уже начиная понимать, в какую сторону клонится разговор, хрипло спросил Юрий Андропов.

«Вот! — удовлетворенно потер руки Гаянов.— Вижу: начинаешь соображать. Соображай, Юрик! Соображай! Рисую картину дальше. Наш первый оказался врагом народа, два дня как арестован. Тебе это известно. Похоже, загремят еще двое — третий секретарь и заведующий отделом учащейся молодежи. Фамилии этих людей не называю. Считай, их песенка спета.— Валерий Гаянов опять быстро заходил по кабинету. Его шальные глаза блестели от возбуждения.— Почему я здесь? В Рыбинске? Ведь ты у меня в этой командировке третий по районам. В чем дело? Объясняю. Получил звонок из Москвы, из нашего ЦК, от Петухова… Ну… Ты его не знаешь. Мировой мужик. Короче говоря, Юрик… Подыскиваем перспективные кадры для поредевших комсомольских рядов областного уровня.— Валера Гаянов остановился перед столом и теперь пристально, не мигая смотрел на Юрия Андропова, ковыряя ногтем в крупных белых зубах,— У нас в Ярославле еще полетит несколько голов, никуда не денешься. Короче говоря… Буду рекомендовать тебя. Думаю, для начала на завотделом потянешь. А там… Все будет зависеть от тебя. Вот я и говорю: куй железо… Ты согласен?»