Хозяин Лубянки удобно сидел в кресле, с наслаждением вытянув ноги. Перед ним стоял монитор, еще днем принесенный помощником и включенный в систему наблюдения. Рядом лежал карманный телефон последней японской модификации.
Как всегда перед началом операции, разработанной тщательно и скрупулезно, Андропов испытывал странное, не поддающееся определению чувство тревоги, смешанной с азартом, волнения и непонятной горечи…
«Черт знает что! Никаких эмоций. Ведь это самое главное — никаких эмоций. Но… не получается. Слаб, слаб человек…»
Весь этот сумбур прервал мелодичный звонок телефона.
Прижав аппарат к уху и успев взглянуть на часы (было без пяти минут десять вечера), Андропов сказал приветливо:
— Добрый вечер, Фрол Дмитриевич. Слушаю.
— Добрый вечер, Юрий Владимирович.— Голос генерал-майора Попкова казался взволнованным.— Они идут по коридору, сейчас будут в кабинете. Подключайтесь.
— Как вы думаете, он допускает…
Возникла пауза, и начальник Пятого управления все понял.
— Мозгляк может только предполагать,— заспешил Фрол Дмитриевич,— А полковник Терешаев Петр Николаевич… Вы его давно знаете…
— Да, знаю,— перебил Андропов.
— Он знаком с системой видеонаблюдения. Хотя, естественно, сегодня не информирован…
— Хорошо,— снова перебил Председатель КГБ.— После окончания их беседы перемолвимся.
— Слушаюсь.
Юрий Владимирович нажал кнопку, прерывающую телефонный разговор, и включил монитор.
На вспыхнувшем экране обозначился небольшой кабинет, единственным убранством которого были письменный стол канцелярского образца и два стула. Над столом свешивалась сильная лампа под металлическим колпаком.
В кабинет вошли двое, и Андропов услышал, как за ними с лязгом захлопнулась железная дверь.
Полковник Терешаев был подтянут, моложав, несмотря на свои пятьдесят шесть лет, энергичен, собран и, одновременно, явно располагал к себе.
«За прошедшие четырнадцать лет,— удовлетворенно подумал Андропов,— я вырастил здесь принципиально новые кадры. С ними можно плодотворно работать».
Второй человек, появившийся в кабинете, оказался высоким, сутулым, с лицом, отмеченным умом, интеллигентностью, явной нервозностью («А вот это опасно»). Да и страсти человеческие оставили на этом уже довольно не молодом лице свои глубокие следы. Особенно рот — подвижный, с тонкими губами, и хотя изображение было черно-белым, когда невидимый оператор вывел лицо Мозгляка на крупный план («С кличками у нас явная безвкусица»,— подумал Юрий Владимирович), показалось, вернее предположилось, что эти губы намазаны ярко-красной помадой.
— Прошу вас, Казимир Янович,— приветливо сказал полковник Терешаев,— присаживайтесь. Времени у нас перед дальней дорожкой не так уж много. Ваш рейс через…— Полковник взглянул на часы.— Через два часа сорок минут.
— Пардон, Петр Николаевич! — Голос у Мозгляка был высокий, неприятный.— Я, к вашему сведению, никакой не Казимир Янович, а на сей раз Ратовский Станислав Янович. Прошу, товарищ полковник, не путать!
— Вы молодцом, молодцом, Станислав Янович,— засмеялся полковник Терешаев.— Да что же вы не присядете?
Но Мозгляк продолжал быстро шагать по кабинету, и походка у него была странная: вихляющая, мягко-пластичная, с покачиванием бедер.
«Да он же голубой! — с отвращением подумал Андропов,— Впрочем,— успокоил он себя,— в нашей ситуации это обстоятельство только к лучшему. Очевидно, этим и руководствовался Попков».
Наконец Мозгляк сел на край стула, закинув ногу на ногу, и тут же носок левой ноги в дорогом ботинке на толстой подошве стал быстро подрагивать.
— Итак, Петр Николаевич, я весь внимание.
— У вас есть еще какие-нибудь просьбы…
— То есть? — поспешно перебил «Станислав Янович».
— Может быть, нужна какая-то дополнительная помощь? Есть новые вопросы, неотработанные детали…
— Помилуйте! — обиженно перебил Мозгляк,— Я в Вене готовил операцию три недели! Все досконально…
— Сколько раз,— перебил полковник Терешаев,— вы там бывали в последние годы?
— Ах, голубчик Петр Николаевич! — «Станислав Янович» вскочил со стула и опять возбужденно забегал по кабинету.— Несчетно, несчетно! Может быть, раз пятнадцать, а то и больше. Господи! Вы же знаете: я там вырос… Вена такой город! — Он сжал пальцы правой руки в пучок, нанес ему страстный поцелуй и, разжав пальцы, длинные и чрезвычайно подвижные, отправил свой воздушный поцелуй вверх, наверно, прямиком в австрийскую столицу — Да, я знаю Вену как свои пять пальцев! О Боже! Набережные Дуная, предгорья Венского леса! А парк на острове Пратер! — И, захлебываясь восторгом, Мозгляк сам перебил себя: — Вы, Петр Николаевич, бывали в Вене?
Читать дальше