Игорь Минутко - Бездна (Миф о Юрии Андропове)

— Исчезла? — впервые перебил «музыканта» Жозеф Рафт.

— Да, исчезла. Она не появлялась за стойкой бара два дня. Никто из тех, кто работал с ней, ничего мне объяснить не могли. «Наверно, заболела» — вот и все, что они говорили. Я отправился на ту самую старую дачу… Я разыскал ее. Кажется, станция называется Фирсановка. Дача оказалась заколоченной, нежилой. Только на снегу, который занес тропинку, я увидел много следов… Наверно, там были и наши с Настей следы. Я предпринял следующий шаг: обратился за разъяснениями к администрации отеля. Мне сказали: Настя… Назвали ее полное имя, фамилию… Не могу сейчас вспомнить фамилию. Все-таки десять лет тому… Словом, мне сказали: она уволена за аморальное поведение. Что это значит, не объяснили. Не захотели объяснить: «Извините, господин Беккер, подобные проблемы с жильцами отеля не обсуждаем». Я не успокоился, я решил найти Настю. Мне тогда показалось, что дальше жить без нее я не смогу,— Возникла пауза. Английский музыкант хрустнул пальцами.— Как мы слепы и наивны, когда влюбляемся вот таким образом. «Все проходит…» Кажется, так сказали древние мудрецы? Словом, в задуманном плане я сделал первые шаги: решил обратиться за помощью и советом в наше посольство, были у меня в ту пору хорошие знакомые среди английских дипломатов, по телефону договорился о встрече. И меня предупредили: прекратите бессмысленные поиски вашей проститутки…

— Кто предупредил? — перебил Рафт; он старался говорить спокойно.— Каким образом?

— Позвонили по телефону и вполне вежливо предупредили. Я не внял, счел телефонный звонок мелкой провокацией. Не внял, мой друг! Продолжал свое частное расследование, вовлекая в него соотечественников, работавших тогда в Москве. И — грянул гром: были прерваны мои гастроли в Союзе — ни Ленинграда, ни Киева я не увидел, буквально в течение суток я был выдворен из страны, можно сказать, выпихнут. Уже в аэропорту, минут за десять до посадки в самолет, отлетающий в Лондон, мне дали недвусмысленно понять, что гастроли в Советском Союзе для меня аннулируются навсегда. Понадобилось десять лет, чтобы запрет был снят. Но это еще не все. Непонятным, непостижимым образом у меня начались неприятности в Англии: я стал получать отказы в сотрудничестве с оркестром, с которым уже была предварительная договоренность, отменялись гастроли, в прессе появились мерзкие рецензии и статьи, в которых я объявлялся бездарем, неучем, дилетантом, не имеющим своего музыкального мышления, намекалось на мои какие-то физические отклонения и прочее. Короче говоря, они достали меня и на родине, отравили жизнь, музыкальную карьеру, которая начиналась блестяще. Они достанут кого угодно, если это им надо, и сделают с ним что захотят…

— Кто — они? — перебил Рафт, стараясь поймать взгляд неожиданного утреннего собеседника.

Взгляд ускользал — Чарльз Беккер упорно смотрел в стол.

— Я не знаю, кто они,— сказал «англичанин» с напором.— Но у меня такое ощущение, что они не только здесь, в России, они — всюду! Не удивлюсь, если встречусь с ними на том свете — или в раю, или в аду.

«Вы встретитесь в аду»,— хотел сказать Жозеф Рафт и с колоссальным усилием сдержался.

Дело был сделано. Господин Беккер взглянул на часы.

— О! — воскликнул он с явным облегчением.— Однако мы заболтались. У меня в десять часов репетиция, надо подготовиться,— Коньяк «Арарат» был допит одним глотком.— Думаю, мы еще не раз встретимся и поболтаем.

«Английский музыкант» Чарльз Беккер заспешил к выходу, налетая на стулья.

Оставшись один, Рафт некоторое время сидел в неподвижности. Есть уже не хотелось, и от карася, зажаренного в сметане, он отказался. Жозеф, поднявшись со стула и подойдя к стойке раздачи, попросил подать ему чашечку черного кофе, сваренного в раскаленном сером песке, по-турецки, вернулся с ней к своему столику и медленно, не торопясь выпил кофе, перемежая его маленькими глотками армянского коньяка.

«Я чего-то не понимаю,— думал он, стараясь быть сосредоточенным и хладнокровным.— И мне, скорее всего, не надо стремиться понять ЭТО. Главное — в другом. Первое. Я никогда не найду Лизу. ОНИ этого не хотят, и, значит, я ее не найду, какие бы отчаянные шаги ни предпринимал. А только наврежу себе… Может быть, она сама найдет меня,— не веря самому себе, думал американский журналист.— Когда-нибудь. Позже… Второе… И это самое главное. Самое-самое! Я собрал уникальный сенсационный материал. Статьи о Юрии Андропове в журнале «Нью-йоркер» наверняка станут сенсацией. Надо смотреть правде в глаза: если ОНИ захотят, все может рухнуть, публикации моих статей не состоятся. Теперь я понимаю: это ОНИ смогут сделать, это в их власти. И тогда — конец моей журналистской карьере, которая так блестяще началась. Но зачем? Господи, зачем ОНИ так поступают? Не задавать, не задавать этого вопроса! — приказал себе Рафт.— И не искать на него ответа…»