Игорь Ушаков - Евангелие от Егория

— Заблуждаетесь, не зная ни Священного Писания, ни силы Божией. В воскресении люди ни женятся, ни выходят замуж, — говорил Иисус, словно только что вернулся с того света, — но пребывают, как ангелы Божии на небесах.

А что на это возразишь? Поди разбери, как там ангелы на небесах… Никто из вопрошавших там не был, а кто уже там, так пока никто не возвращался… А Иисус так говорит, будто точно знает.

После этих нелегких дебатов с саддукеями, Иисус с Иудой шли, как всегда, обсуждая только что прошедшее словесное сражение.

— Может, — заметил Иуда, — если загробная жизнь и есть, то она вот такая бесплотная «жизнь-смерть» в застывшем навсегда времени? Но людям нужна приятная сказка о загробной жизни, которая не есть подобие смерти. Человек страшится смерти потому, что он слаб душой. Надо укрепить его душу, убедив человека, что душа его нетленна. Только это может укрепить наше учение и сделает его бессмертным. Ведь человек смертен, но человечество бессмертно!

— Хорошо рассуждать об абстрактной смерти и абстрактном бессмертии…

— А как ты, Иисус, сам относишься к смерти?

— Смерть? — задумчиво переспросил Иисус. — Я не хочу умирать. Я хочу творить добро для людей, а это можно делать только здесь, на земле. И если говорить честно, то я даже боюсь смерти…

— Иисус! А веришь ли ты сам в загробную жизнь? Ведь то, что ты ответил книжникам на вопрос о семи братьях, у которых была одна и та же жена на земле, только все запутывает… Если в Царствии Небесном не будет отношений между душами, то это будет большая прозрачная тюрьма с одиночными камерами. Кому нужна такая вечная жизнь-каторга?!

Они продолжали идти, каждый думал о своем, хотя мысли их крутились вокруг одного и того же. Что же такое есть это Царствие Небесное?

— А я тебя спрошу и посложней вопрос, чем тот фарисейский — опять заговорил Иуда: — что будут чувствовать души матери и сына, если мать в младом возрасте умерла при родах, а сын умер в глубокой старости? Ведь душа матери не узнает своего сына в той старческой душе, которая будет обитать на небесах, а сын не узнает своей матери в юной душе, а плотских-то образов у них не будет!

А если умрет недельного возраста младенец, то кем будет душа этого несмышленыша? Да и кому она будет нужна? Так она и будет болтаться, как никому ненужная щепка на волнах?

— Не знаю, не знаю… — ответил задумчиво Иисус. — Лучше и не пытаться это понять или объяснить. Это как у брахманов, помнишь я рассказывал: разломишь смокву — найдешь зерно, разломишь зерно найдешь то «ничто», которое и есть начало всего. Это «ничто» — непознаваемо.

— Но какой смысл в Царствии Небесном, если там нет места для чувств, мыслей, общения? Чем такое Царствие Небесное для душ лучше, чем Кладбище Земное для тел человеческих? Если там нет развития, нет перемен, то это подобие смерти.

Они помолчали немного, а потом Иуда сказал:

— В конце концов, все это неважно. Главное помочь людям, дать им веру. Ты начал великое дело. Все мы беззаветно преданы той идее, которую ты проповедуешь. Но ведь ты понимаешь, что рано или поздно нас все равно затопчут, убьют незаметно, как обычных преступников… Ведь мы, и правда, преступили за многое: мы, как бельмо на глазу для всех этих фальшивых святош и лицемерных власть предержащих.

Почему я спросил тебя, боишься ли ты смерти? У нас нет иного выбора: либо жить, но проиграть, либо пожертвовать собой, но победить. Ты же сам говорил, что восхищаешься Сократом. А ведь он умер всего-навсего за свои идеи, мы же готовы отдать жизни за великую идею!

— Я уверен, что наша идея в конце концов победит, — ответствовал Иисус, — и разнесется по всему миру. Но я очень боюсь, что, победив, она встанет на службу власть предержащих. Не напрасна ли наша борьба?..

— А я верю, что придет время, — разгорячено и с нескрываемым волнением сказал Иуда, — когда наступит всеобщее равенство людей, когда все будут счастливыми, когда на самом деле все станут братьями. И может, созданная тобой религия разрастется, поглотит другие, трансформируется так, чтобы быть удобной для всех — белых, желтых, черных — да хоть зеленых, если зеленые люди где-то да существуют!

— Да, Иуда… Надо нам обо всем серьезно подумать, все решить… Ну, да ладно, пойдем спать. А то вон уже небо на Востоке стало светлеть. Может, во сне какая благодать приснится. И потом не зря говорят: утро вечера мудренее!

Они обнялись дружески похлопали друг друга по спинам и, кивнув друг другу «спокойной ночи», пошли на ночлег.