Борис Тумасов - На рубежах южных

Снова ударила барабанная дробь. Экзекуция началась.

В ту ночь, когда избитые, окровавленные арестанты стонали на гнилой соломе в одном из куреней Екатеринодарской крепости, в самую глухую пору, по станице Кореновской промчался отряд конников человек в двадцать. Конники спешились на окраине станицы, у широкого подворья кореновского атамана Григория Кравчины. Несколько человек перелезло через плетень. Яростно, злобно залаяла собака, залаяла и вдруг, взвизгнув, умолкла.

— Кого нелёгкая принесла? — недружелюбно, низким от сна голосом спросил из‑за двери Кравчина.

— Открывай, атаман! Важное дело…

— Какое там дело в полночь! — рассвирепел атаман.

— Бумага от его высокоблагородия наказного атамана…

Загрохали засовы, и дверь растворилась, дохнув на стоявших перед нею душным воздухом хаты.

— Ну, давай бумагу! — проговорил Кравчина, вглядываясь в стоящую перед ним тёмную фигуру.

Человек, потеснив атамана, ввалился в сенцы.

— Не признаешь? — глухо спросил он.

— Кой нечистый тебя признает в такую темень, — проворчал атаман. — Эй, Ганна! Засвети каганец! — крикнул он в хату.

Через минуту неясный, трепещущий свет скользнул по стенам и выхватил из тьмы широкоплечего, кряжистого казака. Атаман вглядывался в странно знакомое, бородатое лицо.

— Не признаешь? — чуть громче повторил казак.

— Л–ле–он–тий… М… малов, — выдохнул Григорий Кравчина.

— Признал! — усмехнулся Малов. — Рассчитаться с тобой приехали, иуда, за соседа твоего, за Андрея Коваля, коего ты на муки кату Котляревскому выдал…

Кравчина изогнулся, дунул на каганец, но прыгнуть в хату не успел. Прямо в лицо его ударила яркая вспышка пистолетного выстрела. И это было последним, что он видел в жизни.

Один из казаков выбил огонь и зажёг соломенный факел. Пламя осветило бледное лицо женщины, прижавшейся к печке. Леонтий подошёл к ней.

— Прости нас, Анна. Поквитались мы с ним за товарищей наших.

— Бог простит!

— Прощевай, хозяйка!

Черные тени выскользнули из атаманской хаты.

— Запалить бы, — предложил один из казаков.

— Я те запалю! — рявкнул на него Леонтий.

Через минуту всадники были за станицей и поскакали на восток, к Ставропольским степям, туда, где еле заметно бледной полоской занимался новый день…

С тех пор затерялся след Леонтия Малова… Хотя это и не совсем так. Многие, похожие на пего, наводили по всей России страх на помещиков. Попробуй узнай, который из них Леонтий!

Далеко за Байкалом небольшой посёлок Амурский. На север от него, прямо от лесопильного завода, начинается бескрайняя тайга. Темной синевой рисуются над зеленью тайги сопки. Иногда они курятся белесыми облаками или прячутся в серой завесе туманов…

День и ночь с запада на восток и с востока на запад, разрывая таёжную тишь, бегут, минуя посёлок Амурский, поезда, и пассажиру бросятся на какой‑то миг светлый, радостный Дворец культуры да высокое здание школы…

Стоит посёлок над самым Амуром, отсюда и название у него такое.

Катит полноводная река волну за волной и о чём‑то ворчливо толкует с тайгой. Может, вспоминает Амур–батюшка, свидетель далёкой старины, то время, когда сюда, в таёжную глушь, пришли на поселение мятежные черноморские казаки, как корчевали они вековые деревья, рубили дымные избы и, умирая, завещали внукам своим побывать на Кубани и поклониться за них родной земле…

Суворов Александр Васильевич

На месте нынешнего города Славянска–на–Кубани.

Так называли на Кубани зажиточную часть казачества.

Собакарь имел в виду восстание донцов 1792–1794 гг., в связи с переселением 12 донских полков на Кубань.

Форштадт — предместье города или крепости.

Ливентарь, или региментарь, — начальник охраны.