Станислав Гагарин: Евпатий Коловрат

Открыл глаза. Батюшки, да уж и утро наступило! Как это он ночь-то проглядел всю…

И сразу сон свой вспомнил, про недавний бой с половцами, и тут его снова позвали со двора, и Иван заторопился одеваться, а едва порог переступил, ударили на колокольне Успенского собора к заутрене, слева у Бориса и Глеба подхватили, подале, у городских ворот, отозвался Спас — и пошли петь-говорить колокола над столицей княжества Рязанского.

На дворе сотника Ивана — правой руки в дружине боярина-воеводы Евпатия Коловрата — в нарядной одежде стояла Анфиса, его молодая хозяйка.

— Пошто зовешь меня, ладушка? — спросил Иван.

— Ступай к воеводе, — хмурясь, проговорила женщина. — Кликал он тебя давеча.

У кузницы Евпатий Коловрат следил, как закаливали мастера мечи. Он издали заметил сотника и пошел навстречу.

— Табуны уж пригнали, Иван… Или ты забыл уговор: поране выйти на торжище да коней дружине добрых сыскать?

По каждой весне пригоняли под Рязань лошадей на большое торжище, что устраивали на второй день после Николина дня. С задонских степей, с Дикого Поля, из-за елецкого края, со стороны Мокши и Цны гнали коней на Красный луг, окаймленный реками Окой и Проней. Сюда, к Рязани, собирались и поджарые степняки, горбоносые, с тонкими ногами, умеющие по-над полем летать, боевые бахматы и гнедые дончаки с богатырской грудью и высокой статью, заволжские лошадки, ростом невеликие, а выносливости непревзойденной, тяжелые битюги с черниговских уделов, охочие до грубой крестьянской работы… Каких только лошадей не приводили на Красный луг!

И для особых княжеских выездов, предназначенных по отдельному заказу конюших, приводили из-за южных морей добытых, невиданных в русской земле красавцев с чисто-белой шерстью по черной коже…

— Мои сборы недолги, — сказал Иван Евпатию Коловрату. — Глаза на месте, руки, слава господу, по-прежнему к плечам пришиты. Будем смотреть да щупать. Готов я.

Весь день пробыли они на Красном лугу: нелегкое это дело-коня выбрать. А когда их десятками отбираешь — того хлопотней. Однако всякая работа к концу приходит… Порешили и эту, а Коловрат стал звать Ивана и помощников его к обеду, который по времени и за ужин бы сошел. Тут Иван вывел последнего коня — каракового жеребца. Тот косил глазом на ведущего его за узду человека, нервно подрагивал резко очерченными ноздрями. Иван подвел коня к Евпатию и сказал:

— Возьми на племя. Хороших кровей конь.

— Дик он, пожалуй, — ответил Коловрат, — необъезженный еще…

— А это мигом, — сказал Иван, — испробуем молодца… Держите его, парни, изготовьте для пробы!

Никогда не носил жеребец человека. А как почуял, что оседлали его, взвился с Иваном свечкой в синее небо. Только земля его назад притянула, и удила едва не разорвали губ. Снова поднялся конь, и опять принудил человек вернуться на четыре ноги. Опасался Иван, что может жеребец с размаху опрокинуться на спину, и придавит его остервенелая животина. Но этот конь был гордым жеребцом. Не мог он рухнуть на землю, не мог позволить себе такого. Коротко заржав, ринулся жеребец на людей, расступились люди, и он понесся невиданным резким бросом, кидая по-особому вперед длинные ноги, обвитые сеткою жил и сухих мышц. В мгновение ока пропал Иван с Красного луга, товарищи только головами покачали.

А конь нес и нес сотника Ивана и не проявлял намерения сдаваться. Седок давил ему бока ногами, рвал удила, усмиряя прыть, но жеребец будто не чуял и все дальше и дальше уносил человека на могучей своей спине.

Страха Иван не испытывал, не впервой коней объезжать. Дал он пробеситься, промяться жеребцу, чтоб уразумел человечью силу, смирился с нею. А когда понял, что дозрел гордый карак, тут и сжал Иван коню бока посильнее, затянул удила, и вдруг остановился жеребец, так и застыл на месте, как вкопанный.

Остановился и грустно заржал. Твоя, мол, взяла, человек. Значит, так и быть, принимаю на себя твою волю.

— Оживи костер, Федотушка, — сказал бородатый ратник по прозвищу Медвежье Ухо.

Федот Малой, прозванный так потому, что в дружине Евпатия Коловрата был и второй Федот, Корень, нашарил в неровной от света костерища темноте сучья и швырнул их в огонь. Поначалу потемнело, потом сухие ветки занялись, и круг людей, обсевших костер, стал шириться.

Ратники недавно поужинали. Часть дружины стояла в дозоре, а те, кому менять полагалось дозорных, спать не ложились, ночь была уж очень хороша, ночь на Ивана Купала. И места добрые здесь, на берегу Хопра, по южной границе княжества Рязанского. Вот уже третью неделю стояли ратники Коловрата, ожидая очередной вылазки хана Барчака…