Деннис Лихэйн - Настанет день

Его слова восприняли не сразу. Самому Томасу пришлось несколько раз повторить их про себя, чтобы осознать их значение. Люди начали переглядываться, переговариваться. В зале поднялся шум.

— Вы меня слышали? — Дэнни улыбнулся. — АФТ изменила свою позицию в отношении Бостонского управления полиции, джентльмены. Они готовы включить в свой состав наш профсоюз. К утру понедельника в здании каждого участка будут распространены подписные листы. — Голос Дэнни загремел, мощно разносясь по всему залу: — Теперь мы связаны с самой крупной общенациональной организацией профсоюзов в Соединенных Штатах Америки!

Все поднялись, опрокидывая стулья. Зал взорвался ликующими криками.

Томас видел, как его сын на сцене обнимает Марка Дентона, видел сотни рук, которые к ним тянутся, и широкую улыбку на лице Дэнни, немного любующегося собой, хотя в подобных обстоятельствах, честно говоря, мало чье самолюбие не было бы польщено. И Томас мысленно произнес:

«Я произвел на свет опасного человека».

Он выбрался на улицу. Дождь возобновился, только теперь это было нечто среднее между туманом и легкой моросью. Люди выходили из зала, и Дэнни с Марком Дентоном принимали от них поздравления.

Кое-кто подмигивал Томасу или приветственно касался головного убора, и он отвечал тем же, зная, что они не воспринимают его как Врага, потому что видят в нем увертливого хищника, которого не застигнешь врасплох прочно вцепившимся в ту или другую сторону барьера. Само собой разумеется, они ему не доверяли, но он ловил в их глазах отблеск восхищения и отчасти страха, зато в них не было ненависти.

Он был титаном БУП, это правда, однако носил это звание легко и непринужденно. В конце концов, чванливость — удел мелких божков.

Дэнни, конечно, отказался поехать вместе с ним на служебной машине с шофером, поэтому Томас отослал Марти в Норт-Энд одного, и они с Дэнни покатили через весь город на поезде надземки. Им пришлось выйти на станции Бэттеримарч, потому что эстакаду, разрушенную паточным потопом, еще чинили.

Дальше они добирались пешком. По пути Томас спросил:

— Как он? Рассказал тебе хоть что-нибудь?

— Его кто-то поколотил. Он мне сообщил, что на него напали, хотели ограбить. — Дэнни закурил, предложил отцу. Тот взял папиросу. — Сам не знаю, верить ему или нет, но он стоит на своем. Две ночи на улице ночевал. Такое любого ребенка потрясет.

Они прошли еще квартал. Томас проговорил:

— А ты просто молодой Сенека. Отлично там смотрелся, должен признать.

Дэнни лукаво улыбнулся:

— Спасибо.

— Значит, вступаете в общенациональную трудовую организацию?

— Давай не будем это обсуждать.

— Если давление усиливается, АФТ часто оставляет молодые профсоюзы без всякой поддержки.

— Папа. Я же сказал, хватит.

— Ладно, ладно, — проворчал отец.

— Вот и спасибо.

— Я же не идиот, чтобы пытаться как-то изменить твое мнение после столь триумфального вечера.

— Папа, я сказал — прекрати.

— А что я такого делаю? — осведомился Томас.

— Ты сам отлично знаешь.

— Не знаю, мой мальчик. Давай-ка объясни.

В глазах Дэнни вспыхнула злость, тут же сменившаяся иронией. Дэнни единственный из трех его сыновей понимал отцовское чувство юмора. Все трое были остроумны (как и несколько поколений их предков), но Джо отпускал саркастические замечания самоуверенного всезнайки, а шуточки Коннора отличались водевильной грубоватостью в тех редких случаях, когда его покидала серьезность. Дэнни преуспел и в том и в другом, но он по примеру отца умел видеть смешное в абсурдном. А следовательно, мог посмеяться и над собой. Особенно в самые тяжкие минуты. И эту связь между ними не могла бы уничтожить никакая разница во взглядах. Томас часто слышал, что родители не отдают предпочтения никому из своих детей. Полнейшая чушь. Сердце есть сердце, и оно выбирает, кого любить, независимо от головы. Томас выделял Эйдена. Парень понимал его существо, что не всегда было к лучшему. Но и он понимал Эйдена, так что равновесие сохранялось.

— Я бы тебя пристрелил, старик, если бы при мне была моя пушка.

— Промазал бы, — усмехнулся Томас. — Видел я, как ты стреляешь.

Второй раз за вечер он оказался в присутствии Норы — во враждебном присутствии, что и говорить. Она не предложила ему ни выпить, ни сесть. Вместе с Дэнни отступила в угол комнаты, а Томас подошел к своему младшему сыну, сидевшему за столом у окна.

Мальчик наблюдал за его приближением, и Коглина-старшего мгновенно поразила какая-то пустота в его взгляде, словно из парня вынули что-то важное. Глаз у него был подбит, над правым ухом виднелась подсохшая царапина, и Томас с немалым раскаянием отметил, что на горле у мальчика еще виден красный след от его собственной руки.