Деннис Лихэйн - Настанет день

— Главное, не делай ему больно, — сказала она весело и отвернулась к своей чашке.

Помешала ему Нора. Когда он поднялся на крыльцо, она открыла окно и сообщила сверху:

— Он хочет здесь переночевать, мистер Коглин.

Томас чувствовал, что выставляет себя на посмешище: хорошенькое занятие — перекрикиваться с ней, стоя на крыльце, когда мимо тебя по тротуару и по улице снуют потоки итальяшек, а в воздухе воняет дерьмом, сточными водами, гнилыми фруктами.

— Мне нужен мой сын, — объявил он.

— Я вам уже сказала, он хочет остаться здесь на ночь.

— Дай мне с ним поговорить.

Она покачала головой, и он представил себе, как хватает ее за волосы и вытягивает из этого окна.

— Нора.

— Я сейчас закрою окно.

— Перед тобой капитан полиции.

— Я знаю, кто вы.

— Я могу подняться наверх.

— Вот будет зрелище, — проговорила она. — Все потом будут болтать, какой вы устроили переполох.

— Где Эйден?

— На собрании.

— Что за собрание?

— А вы как думаете? — отозвалась она. — Приятного дня, мистер Коглин.

Она со стуком захлопнула окно.

Томас спустился с крыльца, пробрался через толпу макаронников; Марти открыл ему дверцу, потом обошел машину и сел за руль.

— Куда теперь, капитан? Домой?

— В Роксбери.

— К Девятому участку, сэр?

Томас покачал головой:

— В Фэй-холл, Марти.

Марти выжал сцепление, автомобиль дернулся и замер. Он снова завел мотор.

— Там же штаб БК, сэр.

— Я отлично знаю, что там. Доставь меня туда, и поживее.

— А теперь, — сказал Дэнни, — поднимите руки те, кто когда-нибудь слышал, чтобы мы хотя бы произносили слово «забастовка».

На собрание пришло больше тысячи человек, но руку не поднял никто.

— Откуда же тогда выскочило это слово? — спросил Дэнни. — Почему газеты вдруг стали намекать, что мы хотим бастовать? — Он оглядел людей и встретился взглядом с Томасом, расположившимся в заднем ряду. — В чьих интересах внушать городу, будто мы планируем забастовку?

Несколько человек оглянулись на Томаса Коглина. Он с улыбкой отмахнулся, и по залу прокатился дружный хохот.

Но Дэнни не засмеялся. Он весь был как напряженная пружина. Томас невольно ощутил, как в нем поднимается гордость за сына, выступающего сейчас с этой трибуны. Дэнни обрел свое истинное место — место вождя. Томас давно знал, что так случится, просто, будь его воля, избрал бы для сына иное поле битвы.

— Они не хотят нам платить, — говорил Дэнни. — Не хотят, чтобы мы обеспечили своим детям приличное жилье, дали им приличное образование. А когда мы жалуемся, они навешивают на нас клеймо коммунистов и мятежников. Они запугивают общественность тем, что мы станем бастовать. И если до этого когда-нибудь и правда дойдет, они смогут сказать: «Мы предупреждали». Они хотят, чтобы ради них мы истекали кровью, джентльмены. А когда мы это делаем, они бросают нам дешевенькие бинты и вычитают из жалованья пять центов.

Зал заревел. Томас отметил, что теперь уже никто не смеется.

Взглянул на сына и подумал: «Да, ты угодил в самую точку».

— Они смогут победить, — вещал Дэнни, — только если мы сами попадемся в их ловушки. Если мы хотя бы на секунду поверим их вранью. Поверим, что мы в чем-то ошибаемся. Что просить соблюдения основных прав человека — это почти мятеж. Мы получаем зарплату ниже прожиточного минимума, джентльмены. Они говорят, что мы — «незаменимые», но почему же они обращаются с нами так, словно заменить нас легко? Возьмем, к примеру, вожатого трамвая. Похоже, он вдвое незаменимее, раз получает вдвое больше нашего. Он может прокормить семью, и он не вкалывает по пятнадцать дней подряд без единого выходного. У него нет смен, которые длятся по семьдесят два часа. И в него даже не стреляют, насколько я мог заметить.

Теперь все рассмеялись, и Дэнни позволил себе улыбнуться.

— Его не пыряют ножом и не избивают хулиганы, как Карла Макклари на прошлой неделе на Филдс-корнер. Верно? В него никто и не думает стрелять, как в Пола Уэлча во время первомайского бунта. Он не рискует жизнью каждую минуту, как все мы рисковали во время эпидемии гриппа. Или рискует?

— Нет! — закричали все, воздевая вверх кулаки.

— Мы выполняем всю грязную работу, джентльмены, но мы не просим особого обращения. Мы просим лишь справедливости. Чтобы с нами обращались как с людьми. Не как с лошадьми, не как с собаками. Как с людьми.

Зал молчал, никто даже не кашлянул.

— Как все вы знаете, Американская федерация труда проводит твердую политику — не включать в свой состав полицейские профсоюзы. И вы знаете, что Марк Дентон неоднократно подступался к Сэмюэлу Гомперсу, главе АФТ, и ему все время давали от ворот поворот. — Дэнни оглянулся на Дентона, сидевшего на сцене позади него. — До сегодняшнего дня.