Деннис Лихэйн - Настанет день

Отец кивнул.

— А ты знал, — добавил Дэнни.

Отец посмотрел на него, дым сочился у него из уголка рта.

— Это ты привел сюда Квентина. Насыпал дорожку из хлебных крошек, чтобы он нашел путь к нашей двери.

— Ты меня переоцениваешь, — заметил Томас Коглин.

Дэнни решил пойти ва-банк и солгал:

— Он признался, папа.

Отец вздохнул и посмотрел в небо:

— Иначе ты никогда не перестал бы ее любить. И Коннор тоже.

— А как насчет Джо? Насчет того, что он только что увидел?

— Каждый должен когда-то повзрослеть. — Отец пожал плечами. — И я, дитя мое, больше обеспокоен не взрослением Джо, а твоим.

Дэнни кивнул и щелчком отправил окурок на улицу.

— Можешь успокоиться, — сказал он.

В Рождество, еще до того, как Коглины уселись за стол, Лютер отправился на трамвае в Саут-Энд. Утро было ясное, но к полудню воздух помутнел, а небо закуталось в пелену и осело на землю. При этом улицы, серые и притихшие, казались такими милыми, точно город отмечал праздник сам с собой, потихоньку. Вскоре пошел снег, снежинки поначалу были небольшие и парили по ветру, словно крошечные воздушные змеи, но, когда трамвай заполз на Бродвейский мост, снег уже валил огромными хлопьями.

Лютер, единственный пассажир в отделении для цветных, случайно поймал взгляд белого, сидевшего со своей девушкой через два ряда от него. Мужчина, в залихватски надвинутом на правый глаз дешевеньком шерстяном берете, сидел усталый, но довольный. Он кивнул, словно они с Лютером думали об одном и том же. Девушка свернулась, прижавшись к его груди, глаза у нее были закрыты.

— Настоящая рождественская погодка, а? — Мужчина слегка двинул подбородком, проведя им над головой девушки, ноздри у него раздулись — видно, ловя запах ее волос.

— Точно, — отозвался Лютер.

— Домой?

— Ну да.

— К семье?

Белый опустил папиросу, поднеся ее к губам девушки, и она открыла рот, чтобы затянуться.

— К жене и сыну, — ответил Лютер.

Тот на секунду закрыл глаза, кивнул:

— Это хорошо.

— Да, сэр, так и есть. — Лютера вдруг охватило такое чувство одиночества, что он едва с ним совладал.

— Счастливого Рождества, — произнес мужчина, вынул папиросу изо рта у девушки и вставил в свой собственный.

— Вам также, сэр.

В прихожей у Жидро он снял пальто и шарф, повесил их сушиться на батарею. Из столовой доносились голоса; он пригладил волосы, засыпанные снегом, и вытер ладони о пальто.

Открывая дверь в коридор, он услышал смех и разговоры: похоже, смеялись и говорили все одновременно. Звенело столовое серебро, звенели рюмки, и он учуял жареную индейку и запах корицы от горячего сидра. По лестнице навстречу ему сбежали четверо ребятишек, трое цветных, один белый; расхохотались, потом ринулись по коридору на кухню.

Он раздвинул двери столовой, и гости повернулись к нему. Тут сидели в основном женщины, несколько пожилых мужчин и двое парней Лютерова возраста — надо полагать, сыновья миссис Грауз, экономки семьи Жидро. В общей сложности чуть больше дюжины, половина — белые; Лютер узнал женщин, помогавших в НАСПЦН, и сообразил, что пожилые — их мужья.

— Франклин Грауз, — представился молодой негр, пожал руку Лютеру и протянул ему стакан эггнога . [66] Эггног — популярный в США напиток из взбитых яиц с сахаром, ромом или вином; разновидность гоголя-моголя. — А вы, должно быть, Лютер. Мать мне о вас рассказывала.

— Рад познакомиться, Франклин. С Рождеством. — Лютер взял стакан и глотнул.

Обед был знатный, чего уж там. Исайя накануне вечером вернулся из Вашингтона и обещал не говорить о политике до самого десерта, так что они просто ели, и пили, и журили детей, если те начинали слишком уж шуметь, и разговор перескакивал с последних кинокартин на всякие популярные книги и песни, на слухи о том, что скоро радио начнут продавать в магазинах и по нему — только представьте! — можно будет слушать новости, голоса, спектакли, песни со всего мира. Лютер не мог себе представить, как это пьесу можно играть через ящик, но Исайя сказал, что это будет. Кругом телефонные линии, телеграфные провода, «сопвич-кэмелы» , [67] «Сопвич-кэмел» — британский одноместный истребитель времен Первой мировой войны. Впервые поднялся в воздух в декабре 1916 года. и вообще будущее мира — воздух. Воздушные путешествия, воздушные коммуникации, идеи, распространяющиеся по воздуху. Земля уже исчерпана, океан — тоже, но воздух — словно рельсы, которые никогда не упрутся в море. Скоро мы научимся говорить по-испански, а иностранцы — по-английски.