Иосиф Кантор - Ной. Всемирный потоп

О чем же нам беспокоиться? Да хотя бы о том, что все говорят сегодня! «Праведный Ной убил своего соседа, чтобы без помех блудить с его женой» – вот об этом нужно нам беспокоиться. Каков наш правитель, мне хорошо известно, и что собой представляют слуги его я знаю столь же хорошо. Если кому-то, хотя бы тому же старосте Сеху, захочется обернуть этот слух против мужа моего, то он сделает это без особого труда. Разве не найдет он троих клятвопреступников, которые поклянутся чем угодно, что видели, как мой муж воткнул нож в спину Ирада, а сыновья наши стояли рядом и смеялись, подзадоривая отца? Найдет, конечно же найдет, сейчас трудно найти честного человека, а лжецов, желающих получить выгоду от своей лжи, много. Найдет и осудит мужа с сыновьями, Ноя осудит, как убийцу, а Сима, Хама и Иафета как подстрекателей. Наказание и за убийство, и за подстрекательство к убийству одно и то же – смерть! Вот уж обрадуется правитель Явал такому исходу!

Господи, защитник наш и покровитель, к Тебе обращаюсь я! Не допусти, чтобы пострадал муж мой и сыновья наши! Отврати от них несчастья и беды! Если надо покарать кого-то и среди нас, то покарай меня, а не их! Это я грешна помыслами и невоздержанна на язык! Это я сначала делаю, а потом раскаиваюсь! Это я виновата в том, что муж мой подозревает детей наших в таком грехе, как убийство!

– Вот видишь, Ной, – сказала я мужу, когда мы легли спать, – ты подозреваешь детей наших, не имея к тому никаких оснований, а люди подозревают тебя. Ты говоришь: «у Хама было с Хоар как у мужа с женой» или «Хам вспыльчив, несдержан» и подозреваешь. А люди говорят: «Ирада убили из-за его жены, блудницы». И еще говорят: «Праведный Ной никакой не праведник, он по ночам блудит с соседкой, вдовой убитого им соседа». Ты не видишь здесь сходства, Ной? Как необоснованно подозреваешь ты, так же подозревают и тебя! Если солнечный луч упал сбоку на начищенную медь, то вбок он и отразится, разве не так?

– Так, именно так, – согласился со мной муж и вздохнул, показывая, насколько тяжело ему думать об этом. – Я подозревал сыновей, а люди подозревают меня. Я уже не подозреваю, потому что сердце мое убедило меня в том, что Хам чист, но что-то скрывает Иафет, и люди обвиняют меня в убийстве. От всего этого в душе моей смятение, и я хочу найти настоящего убийцу, но нет у меня навыка в подобных делах, и оттого поиски мои в затруднении. Хам не убивал Ирада, то Сатана проклятый смутил мой разум, ибо кому, как не ему, угодны раздоры. Я много молился, прося Господа вразумить меня, и теперь понимаю, что напрасно подозревал Хама. Все было так, как ты говоришь, Эмзара, – ухватился за одно, приставил к другому и получил третье… Раз Ирад убит, а Савтех видел меня ночью у ограды, разделяющей наши дворы, то, значит, это я убил Ирада, чтобы прелюбодействовать с Хоар? Это все равно, что сказать: «Птица летает, потому что дует ветер!».

Муж умолк, и я подумала, что он засыпает, но ему было не до сна.

– Но кто убил Ирада? – продолжил он. – Вот смотри, это не кто-то из нашего дома, верно я говорю?

– Верно, – согласилась я, радуясь тому, что Всевышний вразумил моего мужа в отношении сыновей наших.

– И не Хоар, ибо если бы она хотела убить мужа, то скорей бы подстроила смерть в доме. У жены много возможностей убить мужа так, чтобы никто не видел. Зачем ей рисковать, делая это в поле, где ее могут увидеть?

– И это верно, – согласилась я. – Хоар – блудница, но не убийца. Нет в ней жестокости, необходимой для убийства, как нет ее в наших сыновьях!

– Кто же тогда? – задумался муж мой. – Тот работник, что поселился у Хоар сразу же после убийства Ирада? Или кто-то еще? Но кто? Я хотел последить за ней ночью, и ты видишь, что из этого получилось… И как мог Ирад повернуться спиной к кому-то чужому? Как мог подпустить кого-то и не обернуться?

При этих словах мужа. В голове моей случилось нечто вроде щекотки, как будто какая-то мысль просилась на волю, а я ее не выпускала. Но тогда я просто почесала темя и скоро заснула. Заботы заботами, думы думами, но за день я устаю так, что засыпаю быстро. «Когда ты отдыхаешь, матушка?» – удивляются мои невестки. «Когда сплю и не могу ничего делать, тогда я и отдыхаю, – отвечаю им я. – Еще не хватало, чтобы средь бела дня сидела я сложа руки или ложилась бы отдыхать, как ложится Ноама, жена старосты Сеха, а кто-то из слуг стоит рядом и машет на нее опахалом. Но то – Ноама, она лентяйка из лентяек, не способная даже одеться без чьей-то помощи. А я не из таких, если я сяду днем отдыхать, то непременно умру от разрыва сердца!». Невестки у меня славные, я ими довольна. «Господи! – прошу я во время каждой молитвы. – Ты наградил меня дважды, так награди же и в третий раз, если я это заслужила!» Эх, только прежде, чем просить о награде, надо убедить сына в том, что ему пора жениться. Слышала я недавно от него, что подумывает он о женитьбе, ибо после потопа жениться ему будет не на ком, но не те это слова, которые я бы хотела слышать! Мужчина должен сказать так: «Настало время мне взять жену, чтобы жить с нею в любви и согласии и продолжать род человеческий, дабы не оскудел он». Вот тогда можно считать, что созрел он для женитьбы. Кто знает, может, Хам и созрел, просто сказал об этом иначе… Хам он такой – не поймешь, когда он шутит, и не поймешь, когда он не шутит. Это свойство в нем не от вредности, а от веселости характера, он шутник и весельчак, мой Хам, а не злокозненный человек. Его лукавство светлое – устроит шутку, чтобы повеселить всех, а не только себя. Помню, как однажды, еще будучи ребенком, он тайком сварил из зерна клей (у кого только научился, ведь я ему того не показывала!) и приклеил ночью постолы Сима к потолку. Сим проснулся – и понять не может, как его обувка оказалась там, где ей быть не положено. Он позвал всех нас, и мы смотрели и удивлялись до тех пор, пока муж мой не поднял на свои плечи Сима, а тот не отодрал постолы свои от потолка и не увидел, что они были смазаны клеем… Тогда уж поняли, чья это проделка, ведь Иафет тогда был младенцем и лежал в колыбели, а сам Сим не стал бы подшучивать над собой. А как умеет рисовать мой Хам! Если он возьмет в руки уголек и нарисует на стене кошку, то покажется, что она вот-вот спрыгнет и убежит! А как он славно поет, когда у него хорошее настроение! Слыша его пение, я забываю обо всем и уношусь в небеса от счастья, так сладостно оно для меня. Ну а как же иначе, ведь я мать его и помню, как он умещался у меня на ладонях, пищал и потешно махал ручками и ножками. Я и Иафета таким помню, и Сима. Я все помню – и первые зубы их, и первые шаги их, и первые слова их… Смотрю на сыновей моих и думаю: «Неужели этот молодец, который может поднять меня одной рукой и носить так, когда-то умещался в чреве моем?». Много чудес у Господа, но это самое чудесное из всех!