Ильденфонсо Фальконес - Собор Святой Марии

— Что говорит этот ребенок? — закричал мальоркиец на всю галерею.

— Он обвиняет тебя в том, что ты ограбил кассу бастайшей , — спокойно ответил отец Альберт.

— Он лжет!

Священник поймал взгляд Рамона, который сделал едва заметное движение головой, и громко произнес:

— Я тоже тебя обвиняю!

— Это ложь!

— У тебя будет возможность доказать это в котле, в монастыре Святого Креста.

При совершении преступления в церкви, согласно Своду правил о мире и перемирии, невиновность должна была быть доказана испытанием в кипящей воде. Мальоркиец побледнел. Оба офицера и солдаты с удивлением посмотрели на кюре, но тот подал им знак, чтобы они молчали. В то время уже не применялось испытание кипятком, но все-таки в некоторых случаях священники прибегали к угрозе окунуть части тела подозреваемого в котел с кипящей водой.

Отец Альберт прищурил глаза и посмотрел на мальоркийца.

— Если ребенок и я лжем, то, разумеется, ты вытерпишь кипяток руками и ногами, не признавшись в преступлении.

— Я невиновен, — заикаясь, бормотал мальоркиец.

— У тебя будет возможность доказать это, — повторил кюре.

— Если ты невиновен, — вмешался Рамон, — объясни нам, каким образом твой кинжал попал внутрь часовни.

Мальоркиец повернулся к Рамону.

— Это все подстроено! — быстро ответил он. — Кто-то подбросил его туда, чтобы обвинить меня. Мальчишка! Конечно, это все он!

Отец Альберт вновь открыл решетку часовни Святейшего и появился оттуда с кинжалом.

— Это твой кинжал? — спросил он, поднося его мальоркийцу.

— Нет… Нет!

Старшины общины и некоторые грузчики подошли к кюре и попросили у него кинжал, чтобы осмотреть его.

— Ну конечно же, его, — сказал один из старшин, держа в руке кинжал.

Шесть лет назад из-за частых ссор, происходивших в порту, король Альфонс запретил грузчикам и свободным людям, которые там работала, носить нож с широким лезвием и подобное этому оружие. Единственным разрешенным оружием был тупой нож. Мальоркиец отказался соблюдать королевский приказ и частенько демонстрировал великолепный острый кинжал, чтобы похвалиться своей независимостью. Только под угрозой, что его выгонят из общины, он согласился отнести кинжал кузнецу, и тот затупил лезвие.

— Лжец! — возмутился один из грузчиков.

— Вор! — закричал другой.

— Кто-то выкрал его, чтобы обвинить меня! — протестовал мальоркиец, вырываясь из захвата двух мужчин, которые держали его.

В этот момент появился третий из грузчиков; по просьбе Рамона он обыскал дом мальоркийца.

— Вот! — крикнул он, поднимая вверх кошелек и передавая его кюре, который в свою очередь протянул его офицеру.

— Семьдесят четыре динеро и пять сольдо, — сообщил офицер, пересчитав содержимое.

По мере того как офицер считал, кольцо бастайшей все плотнее сжималось вокруг мальоркийца. Никто из них не мог иметь столько денег! Когда подсчет был закончен, они набросились на вора. Посыпались оскорбления, пинки, тумаки, плевки. Солдаты еле сдерживали натиск, а офицер, растерявшись, беспомощно посмотрел на отца Альберта.

— Мы в доме Божьем! — крикнул наконец священник, пытаясь оттеснить грузчиков от вора. — Мы в доме Божьем! — продолжал кричать он, пока ему не удалось добраться до мальоркийца. — Этот человек — вор, конечно, и еще трус, но он заслуживает суда. Вы не смеете поступать как преступники. Отведите его к епископу, — приказал он офицеру.

Когда кюре повернулся к офицеру, кто-то снова ударил мальоркийца. Пока солдаты поднимали его и вели к выходу из церкви, многие плевали в вора.

Наконец солдаты покинули церковь Святой Марии, уводя с собой мальоркийца, и бастайши подошли к Арнау.

Мужчины улыбались мальчику и просили у него прощения. Потом все начали расходиться по домам, и перед часовней Святейшего, открытой раньше, остались только отец Альберт, Арнау, трое старшин общины и десять свидетелей, как того требовал закон, когда речь шла о благотворительной кассе.

Кюре положил деньги в кассу и сделал запись в книге о том, что произошло той ночью. Уже совсем рассвело, и они отправились к замочнику, чтобы тот снова поставил замки. В ожидании, когда можно будет закрыть кассу, отец Альберт обнял Арнау за плечи. Только сейчас он вспомнил, как мальчик сидел у повозки, на которой висел казненный Бернат. Священник попытался прогнать мысли о поджоге тела. Ведь Арнау всего лишь ребенок!

Посмотрев на Святую Деву, кюре мысленно обратился к ней: «Страшно подумать, что было бы, если бы Бернат сгнил на городских воротах! Арнау всего лишь мальчик, у которого сейчас ничего нет: ни отца, ни работы, которая бы его кормила…»