Френк Слотер - Чудо пылающего креста

— А разве Даций не сообщил тебе, в чем дело?

Она сморщила нос.

— Он не очень-то жалует меня. Сказал только, что ведет меня к тебе.

Константин вкратце рассказал ей о своих отношениях с Галерием и о том, как им пришлось бежать из Никомедии.

— Максенций пришел в ярость, когда не его объявили цезарем, а этого придурка Максимина Дайю, — сказала она.

— И меня обошли стороной, не забудь.

— Мы все знали, что в цезари ты бы не прошел, — заверила она. — Ну разве мог бы Галерий допустить, чтобы наши с тобой семьи обрели более тесные связи, чем они уже есть на самом деле?

— А Максенций — где он сейчас?

— В Риме. Все строит козни против Севера.

— А если я обращусь к твоему отцу — ради нас, — он согласится, как ты думаешь?

— Милый, только не сейчас. Он мною слишком дорожит, чтобы так дешево отдать. Отец поклялся, что снова вернется к власти, когда у Галерия и Максимина Дайи ухудшатся дела на Востоке. И не будет лучшего способа привлечь нужных людей, чем чары красивой дочери.

Глядя на нее, сидящую рядом с ним на одной из кушеток в комнате, он не сомневался в ее правоте. Она действительно была красивой, даже красивее, чем тогда, когда Константин видел ее в последний раз. Но эта мысль его не обрадовала, ибо никогда еще она не казалась ему такой недоступной.

— Если бы ты действительно любила меня, ты бы поехала со мной в Галлию, — сказал он.

— Но, милый! — вскричала она. — Ты ведь знаешь, я говорила тебе в Риме, что любовь — это одно, а браки между царскими отпрысками — это совсем другое.

— Но ты говорила еще, что решила выйти за меня замуж, когда увидела, как я сражаюсь с Кроком в Никомедии.

— Да, говорила. Но я также решила, что когда-нибудь стану августой. Сделай меня августой — и завтра же я буду твоей.

— Ну что ты меня мучаешь! — гневно воскликнул он, — Ты ведь отлично знаешь, что теперь мне до трона далеко — дальше, чем прежде.

— Да легионы обожают тебя с тех самых пор, как ты спас от смерти стольких солдат, когда они отступали из Персии, — сказала она. — Если бы после отречения Диоклетиана ты обратился к ним от имени своего отца, то уж мог бы сам позаботиться о себе и стать августом Востока.

— Как же я мог бы вот так взять и разделаться с Галерием?

— Да так же, как и другие императоры до тебя, — предав его смерти, — спокойно проговорила она, — В конце концов, на отречении Диоклетиана народ заявил, что ты ему нужен. И он бы тебя поддержал, если бы ты отделался от Галерия и объявил себя на его месте.

— А сохранение порядка в империи? То, к чему стремился Диоклетиан?

— Уже зреют силы, которые разорвут ее на части, — пожав плечами, сказала Фауста. — Максенций строит планы против Севера, а мой отец — против Галерия и Максимира Дайи. Если Диоклетиан решит, что есть опасность потерять Восток, он может вернуться на трон. Тогда и отец снова провозгласит себя императором Запада.

— Забываешь, что август сейчас — мой отец.

— Тут хватит места для троих: твой отец — в Галлии, Британии и Испании, а ты при нем цезарь; мой отец — в Италии, Африке и Паннонии; и Максенций — в Египте и Сирии. Такое деление империи гораздо разумней, чем то, которое было при Диоклетиане. Ты же видишь это.

С этими словами она снова оказалась в его объятиях. И он, обнаружив, что Фауста стала куда более женственной, чем в час их расставания в Риме, пришел в такое возбуждение, что забыл обо всем на свете. Когда она целовала его в губы, мягкость ее рта воспламенила в нем непреодолимое желание, грозящее завладеть им полностью. Но даже когда Фауста прильнула к нему всем телом, — вполне сознавая, подозревал Константин, как это действует на него, — он не мог не задаваться вопросом, в какой же степени ее страсть основана на действительных чувствах и в какой — на желании ее продвинуться в своих собственных планах.

— Теперь, после Никомедии, тебе остается только одно: сделать себе в Галлии и Британии, такое имя, чтобы легионы пошли за тобой, куда ты захочешь. — Она оттолкнула его как раз в тот момент, когда он по-настоящему распалился. — Ведь сделал же себя Караузий августом Британии.

— Он был мятежником!

— Перед тем как стать мятежником, он был героем — когда выгнал пиратов из пролива. Мой отец и Диоклетиан даже признали его августом Британии.

— Только потому, что в Галлии шло брожение от восстания багаудов, а с севера угрожали германцы.

— В Галлии вечно идет брожение, — весело сказала она, — А германцы только того и ждут, когда им представится возможность перейти через Рейн. Пикты снова подняли восстание в Британии, и я только вчера слышала, как отец говорил, что Констанцию придется снова переправляться через Фретум-Галликум, чтобы подавить его.