— Этого он и заслуживал за то, что хотел уничтожить своего отца.
— Несомненно, — согласился Даций. — Но иудеи дают другое объяснение. Они утверждают, что на все это была воля их Бога, чтобы другой его сын, Соломон, смог унаследовать царство и построить ему храм в Иерусалиме.
— Это тот же самый Бог, сына которого должны были распять?
Даций бросил на него быстрый изучающий взгляд.
— Откуда ты слышал об Иисусе из Назарета?
— Минервина была христианкой; да и мать моя имеет к ним склонность. В Дрепануме я однажды оказался в христианской церкви.
— Когда снова будешь писать своей матери, передай ей, чтобы держала свое отношение к христианам в тайне, — посоветовал Даций. — После этих новых эдиктов Диоклетиана о твердых ценах, выплатах денег и содержании золота и серебра в монетах дела идут не слишком-то хорошо. Я слышал, что некоторые придворные, ответственные за проведение этих указов в жизнь, стремятся взвалить вину на христиан, утверждая, что они своими заклинаниями вызывают злых духов, чтобы мутить народ.
— Два года назад с лишним я говорил императору, что это не сработает, — сказал Константин.
— Тогда будем надеяться, что виновными у него окажутся христиане, а не ты. Человек, которого звали Иисус из Назарета, проповедовал в этих местах, и у него было много сторонников, особенно вокруг Галилейского моря, к северу отсюда. И вот за восстание-то галилеян в Иерусалиме он и поплатился своей жизнью на кресте.
— Но христиане говорят, что он пришел спасти мир и отдал свою жизнь за тех, кто верит в него.
Даций издал звук, выражающий острое разочарование.
— Тогда почему же он не спас свой собственный народ? Спустя каких-то сорок лет после его смерти они снова взбунтовались против Рима, и с ними пришлось обойтись так же, как ты совсем недавно с Бусирисом и Коптом.
В Филадельфии, или Аммане, Константин со своим отрядом всадников стал лагерем в караван-сарае, месте отдыха для путешествующих, расположенном на окраине города. Кое-кто из его солдат был из Филадельфии, и Даций дал им увольнение, чтобы они могли провести ночь в своих семьях. Константин удивился, увидев одного из них разговаривающим с Дацием едва ли час спустя после ухода из лагеря. Вскоре оба пришли туда, где слуга Константина поставил его палатку.
— Вот тут Иосиан рассказывает странную историю, — доложил центурион. — Его отец занимается торговлей и слышал ее от погонщика каравана, который прибыл сегодня утром на рынок.
— Что за история?
— Хозяин каравана говорит, что он слышал, будто римская армия под началом цезаря Галерия движется из Антиохии на восток, чтобы напасть на персов.
— Какая же это новость? Император знал об этом до того, как мы ушли из Египта.
— Но этот человек говорит, что Галерий пошел по дороге в Карры, а не на север через Армению.
— Карры! Что это ему вздумалось идти по такому рискованному маршруту?
— Причина та же, что была у Красса сто лет назад: надежда покрыть себя славой, внезапно нанеся удар по центру персидской сторожевой границы, пока Нарсех занят устрашением армян.
— Какие у него шансы на успех?
— Это безрассудный шаг. Но иногда там, где умным — погибель, глупым — победа.
— Приведи ко мне хозяина каравана, — приказал Константин солдату по имени Иосиан. — И вот еще что, Даций.
Скажи-ка мне, удалось ли командирам турм достать такое количество зерна и продовольствия, которое способны нести их лошади помимо самих седоков?
— Чтобы обеспечить форсированный марш?
— Для чего же еще?
Даций не ответил, но кликнул своего ординарца и велел ему принести карты, которые всегда носил с собой в походах в цилиндрическом футляре за седлом. Когда они прибыли, он развернул одну из них.
— Мы находимся здесь, — сказал он, ткнув пальцем в Филадельфию, — Дамаск — почти точно на север, до него дня два пути, если поднажмем. Там мы, вероятно, узнаем больше о том, что делает Галерий, и подготовим докладную для императора. Она дойдет до него к тому времени, как он прибудет в Антиохию, и, если Галерий действительно позволит поймать себя в пустыне, тогда придется назначать нового цезаря Востока.
Константин склонился над картой, с минуту изучал ее внимательно, затем сказал:
— А почему бы не обойти Дамаск, а там двинуть прямо на северо-восток, к Киркесию, где граница пересекает Евфрат? Так мы могли бы выиграть несколько дней.
— Как бы ты ни спешил, все равно Галерий будет утверждать, что ты слишком запоздал, чтобы помочь ему, какую бы он ни одержал победу, — напомнил ему Даций, — А если он попадет в ловушку, нам что — тоже в нее попадаться?
Читать дальше