Френк Слотер - Чудо пылающего креста

Вскоре он крепко заснул, но приблизительно через час пробудился и задал вопрос, не приехал ли кто-нибудь из его сыновей. Ему отвечали, что с часу на час должен подъехать Констанций II, и он снова заснул, не одолеваемый больше кошмарными снами, мучившими его уже долгие годы, пока в Иерусалиме тем утром, в бледном свете зари, не обрел наконец душевный покой.

Когда Константин спал, ему почудилось, что в окружавшей его темноте возникает знакомое лицо — лицо пастуха из Зуры, но вместо деревянного посоха он держит в руках лабарум, как в тот вечер у Красных Скал. И когда Христос простер свою руку так, словно звал Константина, умирающий вдруг ощутил, что опухшее тело его стало совсем невесомым. Радостно встал он тогда с постели и взял эту руку, направляющую его, когда они вместе преодолевали тьму, к далекому свету, за которым (и это Константин понял теперь, испытав прилив радости) уже не будет ни вины, ни печали, чтобы камнем лежать на душе, свободной от всякого горя и всяческой боли.

— Он улыбается! — воскликнул стоявший у ложа лекарь. — Мак подействовал, снял его боль.

Но ни врач, ни епископ, стоявшие возле постели, не могли, очевидно, знать, отчего в самом деле прошла его боль, что дало Константину неведомую доселе радость, неведомую даже как императору Рима. А он тем временем слушал спокойный и ласковый голос, тот голос, что когда-то давно говорил в своем обещании, священном для всех, кто верил и будет верить в него:

«Пусть не печалится сердце ваше: вы верите в Бога, верьте тогда и в меня. В доме Отца моего много есть места: если бы не было так, я бы сказал вам. Я ухожу, чтобы приготовить место для вас. И если уйду и приготовлю место для вас, то снова вернусь и приму вас в себя; чтобы там, где есть я, могли б пребывать и вы».

Константин Великий умер 22 мая 337 года и был похоронен в церкви Двенадцати Апостолов в Константинополе — ныне Стамбул. Почти сразу же после смерти императора разгорелся спор о его истинном отношении к христианской вере. Многие приклеивали к нему ярлык оппортуниста, который видел в прекрасной организации христианской Церкви тех лет возможность использовать в своих личных целях эту жизненно важную силу для утверждения своей власти. Другие отдают ему должное в том, что он выбрал христианство вместо язычества, и последнее подтверждается массой исторических данных.

Во всяком случае, неопровержимы те факты, что Константин крестился и умер христианином, что он был первым христианским правителем Римской империи. И что он благоволил христианству до того, что за его более чем тридцатилетнее правление эта вера стала могущественной и влиятельной среди людей, которым прежде она никогда не нравилась. Более того, после Константина христианство всегда оставалось главной цивилизаторской силой, принимающей участие в мировых делах.

Связав религию узами тесных отношений со светской властью, Константин, несомненно, заложил основание для политических осложнений, приведших в последующие века к бурным разногласиям между Церковью и государством — и даже к войнам между народами. Однако какими бы мерками его ни судить, он был великим императором и гениальным полководцем, чья храбрость неоднократно доказана на поле сражения. И если в качестве администратора он был далек от совершенства, давая возможность хитрой эгоистической бюрократии процветать на успехах Римской империи, то, возможно, его нетрудно простить на том основании, что в течение своей жизни он видел предательства, даже у себя в доме, гораздо больше, чем кто-либо другой.

Прошло уж более шестнадцати веков после тех трагических событий, а дело, связанное с гибелью Криспа, Фаусты и Лициниана, все еще покрыто тайной. Первый биограф Константина, Евсевий из Кесарии, даже не упоминает об этом инциденте. Менее сочувствующие ему авторы, жившие и писавшие в тот же период, осуждают его как убийцу, тогда как другие во всем обвиняют Фаусту с ее честолюбием, и, возможно, у обеих сторон есть на это равные причины. Какой бы ни была вина или невиновность Константина в этом деле, несомненно одно: события жизни превратили его в угрюмого и печального человека, у которого чем больше он оставался у власти, тем сильнее развивались деспотические наклонности.

Как всегда, облекая в художественные формы периоды античной истории с ее участниками, я обратился к сотням разных источников. Из них только четыре дали мне больше сведений, чем все остальные, вместе взятые. Им бы мне и хотелось выразить свою признательность. Вот они: Эдуард Гиббон «Закат и падение Римской империи», т. I; «Константин Великий» — авторы J. В. Firtu, G. P. Putmaus Sous, Лондон, 1904; Евсевий Памфил «Жизнь Благословенного императора Константина»; «Церковная история» того же автора; и «Кембридж: Средневековая история», т. I.