Френк Слотер - Чудо пылающего креста

Взбешенному этим отказом Лициния Константину вероятными представлялись только два объяснения измены его шурина. Либо Лициний сам вознамерился оккупировать Иллирию, дождавшись, когда оба соперника истощат свои силы, либо уговорил готских вождей совершить нападение, убедив их в том, что им будет позволено вольготно грабить на территории Константина по своему желанию. Но каково бы ни было объяснение, требовалось действовать незамедлительно. И вот когда Лициний отказался от выполнения своей части обязательства, Константин приказал своим войскам подойти с разных сторон к вторгшемуся врагу, даже если одному его подразделению пришлось бы проходить по территории Лициния.

Когда войска Константина неожиданно появились на южном фланге готов, угрожая полностью их отрезать, им ничего не оставалось, как со всех ног улепетывать за Дунай. Но Лициний, увидев, что план его навредить Константину сорвался, решил объявить своему соправителю-августу войну под тем предлогом, что Константин нарушил территориальную неприкосновенность его владений, хотя старший император имел на это все права при любых обстоятельствах. Итак, был брошен жребий для решающей схватки — впрочем, давно уж назревающей, что стало ясно и самому Константину, — смертельной схватки между христианством и язычеством.

Константин уже на протяжении ряда лет являлся христианином, хотя, не желая злить тех, кто все еще держался старых богов, он не провозглашал христианство официальной религией империи. Однако он все активнее участвовал в чисто религиозной жизни своих владений, о чем свидетельствовали Арелатский Собор и его вмешательство в то и дело заново разгоравшуюся борьбу с донатистами.

Лициний же, напротив, в последние годы все более открыто поддерживал язычество, отвергал Медиоланский эдикт и нападал на Церковь с целью захвата ее богатств, необходимых ему для создания армии, с помощью которой он намеревался уничтожить своего порфироносного брата. Ради этого он за счет подвластных ему стран приморья сколотил большую флотилию, степень мощи которой ему в основном удавалось скрывать. В Геллеспонте, в узкой части пролива, разделяющего Европу и Азию, он уже собрал свыше трехсот пятидесяти военных кораблей под командованием префекта Аманда.

Узнав, что в предстоящем конфликте ему придется сражаться как на суше, так и на море, Константин быстро предпринял два ответных хода: в Фессалониках, в Термейском заливе, он распорядился, чтобы на верфях день и ночь велась работа по строительству флота из двухсот военных галер и свыше тысячи транспортных судов; тем временем, чтобы Лициний не вздумал атаковать его верфи превосходящими силами своего флота, Константин стал спешно готовиться к кампании на суше, чтобы занять своего противника делом.

Однако в ответ Лициний нанес удар, стремясь выбить Константина из равновесия прежде, чем ему удастся собрать достаточно сухопутных и морских сил и взять в клещи Византий, чьи укрепления подверглись перестройке с тех пор, как лет десять назад этот город так легко достался Максимину Дайе. Поспешно мобилизуясь перед лицом этой новой угрозы, Константин послал курьера к Криспу и Дацию, прося их привести к нему как можно больше регулярных легионов из Галлии, оставив Крока с небольшой силой, но способной отразить любое вторжение из-за Рейна со стороны вечно выжидающих удобного часа германских племен. Он привел и из Италии обычно дислоцированные там легионы, влившиеся теперь в его иллирийскую армию стойких ветеранов антиготской войны.

Теплым июньским днем Крисп и Даций во главе небольшой, но закаленной армии из Галлии вступили в военный лагерь на равнине перед городом Адрианополем, где Лициний решил дать сражение Константину. Тепло приветствовав обоих военачальников, Константин повел их на холм, с которого открывалось место предстоящей им вскоре решающей битвы.

— Тут мы с Дацием перехитрили императора Галерия, — сказал он Криспу, — когда бежали из Никомедии после того, как отец потребовал, чтобы Галерий отправил меня в Галлию. Я и Даций были уверены, что где-то к западу нам приготовлена западня — то ли на главной дороге в Сирмий, то ли на самих альпийских перевалах, что лежат на пути в Наисс, — поэтому и решили схитрить. Даций хорошо знал окрестности Адрианополя, поэтому мы выехали, будто бы держа путь на северо-запад, к Альпам, а потом свернули на юг и через Филиппополь и Фессалоники выбрались на Эгнациеву дорогу.