Не прошло и двух часов после того, как Максенций смело выступил из-под надежной защиты римских стен, а его армия уже полностью отступала. Войска Константина, однако, не давали им ни минуты передышки, и равнина Тибра заполнилась пешими и конными, беспорядочно сцепившимися в рукопашной схватке. Сохранившие строй отдельные отряды армии Максенция стремились пробиться к мостам, чтобы по ним уйти под защиту городских стен. Тем временем Крок уже послал свою быструю конницу в обход обоих флангов теперь уже почти разбитых вражеских войск, чтобы она помешала большей их части добраться до мостов, а других сбила бы в плотную массу на узком пространстве, где их успешней могли бы атаковать непрерывно наступающие легионы Константина.
Когда Константин остановил свою лошадь на небольшом пригорке с видом на поле битвы, то увидел, что конники Крока уже перерубили канаты, крепившие один из понтонных мостов к берегу. Те, кто карабкался по мосту, чтобы переправиться на другой берег, оказались сброшенными в воду, когда мост развернуло течением, а поскольку никто на берегу не мог прийти им на помощь, большинство камнем пошло на дно, увлекаемые тяжестью доспехов.
Тех немногих, кому удалось добраться до отмелей на ближайшем к Константину берегу, либо захватили в плен, либо методично забили насмерть его разгоряченные воины. Некоторым удалось удержаться на ногах и достичь противоположного берега, где они цеплялись пальцами за красноватую глинистую землю, пытаясь взобраться по крутым приречным склонам наверх. Но льющаяся с них вода быстро размягчала туф, превращая его в густую пасту, и они скользили и сползали вниз, впрочем не оставляя своих почти безнадежных попыток спастись.
Рядом с Константином появился Крок, его волосы слиплись от крови: под расходящимся краем шлема кожа на голове была рассечена.
— Это великий день в истории Рима! — прокричал он. — Мои уже перебрались по Мильвиевому мосту и захватили для нас одни из ворот.
— Посмотри вон туда! — Константин внезапно привстал на стременах. — На той стороне кто-то карабкается на берег. Похоже, у него золотой доспех.
— Клянусь богами! — воскликнул Крок. — Это же Максенций!
Император Италии и Африки действительно прилагал отчаянные усилия, чтобы вскарабкаться на крутой берег с той стороны Тибра, цепляясь пальцами за скользкую землю с безумством человека, одержимого страхом смерти. Вот его руки, похоже, надежно уцепились за край, но выступ земли, оказавшись слабой опорой для ноги, оторвался, и он всей тяжестью повис на пальцах, отчаянно вцепившись в травянистый край обрыва. Ноги дергались, пытаясь найти нужную точку опоры, но вот земля под его пальцами стала крошиться, хватка Максенция ослабела, и он заскользил по крутому откосу в воду.
Какое-то время Максенций еще сопротивлялся напору течения, но отчаянная попытка спастись, должно быть, истощила большую часть его сил. Ему дважды удавалось встать на ноги, но каждый раз течение опрокидывало его, и в конце концов он исчез под водой, взмутненной борющимися на отмелях врагами и побагровевшей от крови раненых, свалившихся с мостов или подвергшихся избиению при попытке выбраться из реки.
— Ну, этой добыче от нас не уйти. — Крок пришпорил лошадь и спустился по береговому откосу в реку, рассчитывая угол переправы с учетом течения. Константин с беспокойством следил за тем, как поток захлестывает с головой и лошадь, и седока, но вот наконец копыта выносливой галльской лошадки коснулись дна на той стороне реки, и она выбралась на мелководье недалеко от того места, где тело Максенция, прибитое к песчаной косе, перекатывалось под ударами волн.
Не стесняемый тяжелым доспехом, который оказался гибельным для Максенция, Крок соскочил с седла в воду рядом с телом, бегло осмотрел его, затем распрямился и вскинул вверх сцепленные пальцами руки, потрясая ими в знак победы, и по этому жесту Константин понял, что враг его мертв. Разглядев более низкое место на берегу вниз по течению, Крок побрел туда по воде, таща за собой полуплывущее тело и сопровождаемый сзади лошадью.
Битва за Рим окончилась, и сердце империи было в руках Константина — в полной его власти.
Фауста уехала в Арелат, в Южную Галлию, едва Константин отправился в Италию. Когда императорский курьер принес ей весть о падении столицы, она тотчас седа на быструю военную галеру и скоро прибыла в Рим.
Константин уже давно перестал пробовать обсуждать с ней проблемы управления, поскольку ее острое желание называться августой не заходило дальше пурпурной мантии, отделяющей ее от других женщин. И теперь, когда она получила этот титул, он был уверен, что у нее не будет никакого желания зарываться глубже в государственные дела — но тут-то как раз он и ошибался.
Читать дальше