Михаил Ишков - Адриан. Золотой полдень

— Прости, государь, я не совсем понял, какую меру ты имеешь в виду?

— Ты, грек 26 , философ, знаток философии, не понимаешь куда я клоню?

Эвтерм внезапно отпрянул.

— Ты не посмеешь, цезарь!.. — прошептал вольноотпущенник.

— Ага, не посмею, — усмехнулся Адриан. — Ты так и не ответил на мой вопрос.

Эвтерм наконец сумел взять себя в руки.

— Государь, познакомившись с тобой поближе, я уверился, что у тебя достанет сил спасти мальчишку. Отошли Антиноя куда‑нибудь подальше, хотя бы в армию, чтобы он был вне твоего взора, чтобы там вошел в пору мужественности.

— Он не желает расставаться со мной!! — воскликнул император, потом, понизив голос до страстного шепота, признался. — Он не желает взрослеть.

— И что? — не стесняя себя, воскликнул Эвтерм. — А ты не трожь! Это говорю тебя, я Божий раб, двуногая тварь, червь земной, пребывающий в грехе. Это не угроза, цезарь, это предупреждение. Это твое спасение. Ты отмечен божественной проницательностью, но разгляди ее и в другом. Господь не простит тебе, если ты посягнешь на отпрыска мученицы.

Адриан помрачнел еще гуще.

— Поздно, — признался он.

Эвтерм отшатнулся

— Ты сгубил себя, величайший, — помертвев, прошептал Эвтерм.

Адриан удивленно глянул на него.

— Умом тронулся, червь?

— Что ты, цезарь — прозрел. Радость мне. Ты спросил — я ответил. Я буду молиться за тебя, цезарь. Я сделаю все, чтобы ты обрел спасение, Бог милостив, он все простит.

— Короче, назорей!

— Мое последнее слово — уверуй, господин! Затем отошли Антиноя, отошли навсегда. Ведь и тебе будет прощение, и для общего дела твое решение окажется полезно. Когда все обратятся к Христу, когда не будет ни эллина, ни иудея, ни римлянина, ты, указав на сына Тимофеи, вправе будешь объявить — он тот же, что и вы. Весь от плоти Отца нашего Иисуса Христа.

— Ступай, Эвтерм! Постарайся больше не показываться мне на глаза. Не беспокойся, я не брошу тебя львам. Мне жалко зверя. Твоя плоть для них отрава, как твои слова — отрава для граждан.

Эвтерм поклонился и направился к выходу. Когда вольноотпущенник добрался до порога, император окликнул его.

— Подожди.

Эвтерм повернулся в его сторону.

— Отвезешь письмо в Антиохию наместнику Катилию Северу. Я пишу в письме, чтобы он оказал тебе помощь.

Ступай.

Слухи о болезненном заблуждении цезаря, которому вдруг померещилось, будто Антиноя ему послали боги, утихли сразу после того, как император в 128 году отправился в Грецию.

В Афинах Адриан вздохнул спокойней. Вдали от так и не признавшего его Рима он повеселел, занялся кодификацией местных законов. На площади, обведенной длиной колоннадой, он возвел библиотеку с мраморными стенами, ста двадцатью колоннами, позолоченной крышей и просторными помещениями, для украшения которых не пожалели ни скульптур, ни живописных картин. Был построен акведук, храм Геры, продолжались работы по возведению храма Зевса Олимпийского. В Афинах Адриан был избран архонтом, то есть одним из старейшин, управлявших городом. Император с удовольствием председательствовал на играх, был горд, когда очарованные и покладистые греки награждали его титулами Освободителя, Гелиоса. Греки не поскупились даже на провозглашение цезаря Зевсом и Спасителем мира.

Дел было невпроворот, а тут новая беда — в конце сто двадцать девятого года у императора открылось кровохарканье. Врачи с трудом сумели справиться с бедой.

Настроение у Адриана было хуже некуда, звезды располагались скверно, обещая в новом, 130 году многие беды.

* * *

Из письма Императора Цезаря Траяна Адриана Августа вольноотпущеннику Аквилию Регулу Люпусиану:

«…прощай, мой друг. Разлука печалит меня, но ты прав — прошлое не вернешь. Ты пишешь, что при виде бездыханного тела твоей возлюбленной прежние увлечения уже не волнуют тебя. Я сочувствую твоему горю, Лупа.

Посочувствуй и ты моему.

В один месяц мы потеряли самих близких людей. Боги жестоки, дружок. Горько стоять у останков любимого человека, внимать воплям плакальщиц, и не иметь возможности вернуть то, что уже растаяло в небесной голубизне.

У меня сейчас много слов. Душа полна, но не к кому обратиться. Не с кем разделить свое горе, некому обнажить свои слезы. Вокруг меня множество людей, еще больше сочувствующих и любопытных, желающих взглянуть на страдающего «как женщина» цезаря.

А ты далеко.

Говорят, ты похоронил свою Тею по варварскому обычаю — опустил ее в землю, насыпал бугорок и теперь часто приходишь на могилу, сидишь возле бугорка. Я видал, так поступали у вас в Дакии.