Рихард Вейфер - Данте

— Не вижу в этом особого смысла, — пожаловался граф Амадей, — когда их авангард попытался преградить нам путь, мы блокировали его в замке Анцифа — вместо этого нам следовало бы ввести в бой все свои силы и уничтожить противника. Вы знаете, как настойчиво я советовал императору поступить именно так, но нет, он надеется взять столицу Тосканы без сопротивления и велел продвигаться по ночам.

Теперь слово взял обычно очень молчаливый граф Роберт Фландрский, брат маршала:

— Не было бы ошибкой, если бы император незамедлительно двинулся к городским воротам. Убежден, он нашел бы их открытыми и слабо охраняемыми, и Флоренция была бы в наших руках. Но поскольку мы упустили время, горожане ударили в набат и взялись за оружие. Даже епископ стал солдатом, вместе со своими священниками он взял под охрану Амброзианские ворота. Между тем Лукка, Болонья, Прато и прочие гибеллинские города прислали осажденным свою военную помощь, и теперь наш противник обладает большим численным превосходством. Есть от чего прийти в отчаяние!

Маршал предостерег:

— Ради всего святого, только бы наши солдаты не прознали про такие пораженческие настроения!

— Не волнуйтесь, — успокоил архиепископ Трирский, — за пределы этих стен не выйдет ни слова из тех, что были здесь сказаны! Но я хотел бы обратить ваше внимание, господа, что самая большая ошибка императора, моего любимого брата, допущена уже давно. Может быть, вы помните, что в лагере под Бреши он получил письмо флорентийского изгнанника Данте Алигьери, который советовал ему не растрачивать свои силы в долине По, а, взяв топор, уничтожить корень зла — Флоренцию! Совет был хорош, жаль, что Генрих к нему не прислушался!

Маршал взял его величество под защиту:

— Теперь легко говорить… Во всяком случае, еще не все было бы потеряно, если бы император не был болен. Без него наши разговоры не имеют смысла…

— Как у него сейчас со здоровьем? — спросил граф Савойский. — Лихорадка Отступила?

В этот момент в трапезную вошли двое мужчин — настоятель монастыря и императорский лейб-медик. Они успели уловить последние произнесенные в трапезной слова, и медик тут же дал ответ:

— Господа конечно же говорили о здоровье его императорского величества. Так вот, болезнь отступила, и есть надежда, что вскоре император совершенно поправится.

— Господа не станут возражать, — спросил настоятель монастыря, — если я составлю им компанию?

— Добро пожаловать, — подтвердили военачальники. Они, разумеется, знали, что, подобно большинству клерикалов, этот иерарх был гвельфом, а значит, и тайным недругом императора, но в его поведении не было ничего, к чему можно было бы придраться.

Разговор пошел о монастыре и его обитателях.

Трирский курфюрст [72] Курфюрст — князь, светский или духовный, имевший право участвовать в выборах императора Священной Римской империи германского народа. поинтересовался:

— А кто погребен в могиле, что на монастырском дворе? На ней стоит только крест без надписи и растет розовый куст.

— Там лежит один из флорентийских дворян, Корсо Донати. В жизни он слыл честолюбивым человеком с далекоидущими планами, его боялись, им восхищались, но в конце концов, спасаясь бегством от преследования своих земляков, он был заколот каким-то испанским солдатом. Это поучительный пример для всех, кто, обуреваемый безбожной гордыней, стремится преодолеть пределы, положенные Провидением.

Немецкие князья и дворяне многозначительно переглянулись. Они прекрасно поняли намек на императора Генриха.

Граф Савойский возразил:

— И все-таки подчас бывает удивительно, как иной человек, выросший в стесненных обстоятельствах, впоследствии становится повелителем мира. Достаточно упомянуть только тех пап, которые родились в семьях мелких ремесленников и крестьян. Или об императоре Рудольфе Габсбургском, Адольфе Нассауском и Генрихе Люксембургском, которые некогда были мелкими графами. Что касается нашего нынешнего императора, один астролог уже давно предсказал ему, что он в конечном счете завоюет свет.

При этих словах настоятель рассмеялся. Это была открытая презрительная реакция человека, которому известно больше, чем остальным.

Немецкие дворяне стиснули зубы. Вспыльчивый Дитер фон Катценельнбоген, близкий друг императора, схватился за рукоятку меча. Однако настоятель сделал вид, будто не заметил охватившего всех возбуждения. Он сказал спокойным, слегка насмешливым тоном: