Белинда Александра - Белая гардения

— Как вы смеете! — гневно закричала она.

Улыбка исчезла с лица японца, но было видно, что он не понимает, чем вызвано ее недовольство.

— Как вы смеете! — снова крикнула она и ударила его по щеке черенком лопаты.

Ольга поперхнулась, но самого генерала, похоже, не волновало, что за бунтом моей матери наблюдают соседи. Он не сводил с нее глаз.

— Это одна из тех немногих памятных вещей, которые у меня остались, — задыхаясь, сказала мать.

Лицо генерала побагровело. Он встал и, не проронив ни слова, направился в дом.

На следующий день генерал разобрал бочку и отдал нам доски для печи. Он убрал татами и вернул на место турецкие ковры и половики из овчины, которые отец когда-то выменял за золотые часы.

В конце дня он попросил у меня разрешения взять мой велосипед. Из окна мы с матерью наблюдали, как он неуклюже катится по дороге. Мой велосипед оказался для него слишком мал, и при каждом повороте педалей колени генерала поднимались выше бедер. Однако же он довольно ловко обращался с велосипедом и уже через пару минут скрылся из виду за деревьями.

К тому времени, когда генерал вернулся, мы с матерью успели расставить всю мебель и расстелили ковры, вернув комнате ее прежний вид.

Генерал осмотрел гостиную. На его лице мелькнула тень.

— Я хотеть сделать все красиво для вас, но я не суметь, — сказал он, поддевая ногой край пурпурного ковра, который занял место его татами. — Возможно, мы слишком разные.

Мать едва сдержала улыбку. Мне показалось, что сейчас генерал уйдет, но он снова посмотрел на нее. Это не был взгляд военного, а скорее робкого мальчика, которого только что выругали.

— Думаю, я найти что-то, что покажется прекрасным и вам, и мне, — заявил он, доставая из кармана стеклянную коробочку.

Прежде чем принять коробочку, мать помедлила, но потом любопытство взяло верх. Я подалась вперед, так как мне очень хотелось увидеть, что принес генерал. Мать открыла крышку, и комната наполнилась нежным ароматом. Я сразу поняла, что это, хотя запах был мне незнаком. Аромат усиливался, распространяясь в воздухе и околдовывая нас. В нем перемешались волшебство и романтика, экзотический Восток и упадочнический Запад, от него у меня заныло сердце и кожа покрылась пупырышками.

Мать посмотрела на меня. Ее глаза блестели от слез. Она протянула коробочку, и внутри я увидела цветок светло-кремового цвета. Вид этого цветущего чуда природы в обрамлении блестящих зеленых листьев уносил в те края, где яркий солнечный свет струится сквозь густую листву деревьев, где день и ночь поют птицы. От его красоты у меня на глаза навернулись слезы, потому что я сразу догадалась, что это за растение, хотя до сих пор видела его только в своем воображении. Родиной этого дерева был Китай, но в Харбине, где бывают лютые морозы, это тропическое растение не росло.

О белой гардении отец много раз рассказывал мне и матери. Впервые он увидел, как она цветет, когда с семьей поехал на летний бал, который устраивал царь в Большом дворце. Отец вспоминал о женщинах в пышных платьях и с драгоценными украшениями в волосах, о лакеях и каретах, об ужине со свежей икрой, копченым гусем и стерляжьим супом на круглых стеклянных столах. Позже был устроен фейерверк под музыку «Спящей красавицы» Чайковского. После встречи с царем и его семьей отец направился в комнату, стеклянные двери которой выходили в сад. Там он впервые увидел это чудесное растение. Специально для этого вечера из Китая были привезены несколько фарфоровых горшков с гардениями. В летнем воздухе их запах одурманивал. Казалось, будто цветы вежливо наклонили головки, приветствуя отца, как всего несколько мгновений назад сделали царица и ее дочери. В тот день отцу навсегда запали в душу белые ночи севера и волшебные цветы, запах которых наводил на мысли о рае.

Много раз отец пытался найти благовония с запахом гардении, чтобы я и мать тоже узнали, что это такое, но никто в Харбине не слышал об удивительных цветах, и его усилия так и не увенчались успехом.

— Где вы это взяли? — спросила генерала мать, проводя пальцами по лепесткам в капельках росы.

— Купил у китайца по имени Хуан, — ответил он. — За городом у него теплица.

Но мать не услышала ответа, в ту секунду она была за миллион миль отсюда, в вечернем Санкт-Петербурге. Генерал развернулся, чтобы уйти. Я последовала за ним и, когда он дошел до лестницы на второй этаж, шепотом окликнула его:

— Господин! Как вы узнали?

Он, удивленно подняв брови, взглянул на меня. Синяк у него на щеке по цвету уже напоминал спелую сливу.