Белинда Александра - Белая гардения

Солдаты, хохоча и воя по-волчьи, заставили мужчину опуститься на колени. Их вожак воткнул саблю в другую полу куртки, и оттуда тоже хлынул рис вперемешку с кровью. Изо рта мужчины потекли рвотные массы. Я услышала звон разбитого стекла и обернулась: за моей спиной стоял доктор Чу, а у его ног лежали осколки бутылочек, содержимое которых растекалось по каменистой земле. Лицо доктора походило на застывшую от ужаса маску. Солдаты не заметили, как я отошла назад, в раскрытые мне навстречу руки.

Возбужденные запахом крови и страха, они оживленно переговаривались. Командир дернул воротник пленного, обнажив его шею, и одним взмахом сабли отрубил мужчине голову. Окровавленная голова покатилась в реку, окрасив воду в цвет вина из сорго. Тело осталось сидеть на коленях, в позе молящегося, а из шеи толчком била кровь. Солдаты отошли от него, на их лицах не было и намека на вину или отвращение. Лужа крови, смешанной с водой, достигла наших ног. Увидев это, солдаты засмеялись. Тот, кто только что убил человека, поднял саблю к свету и нахмурился, заметив жижу, стекающую по клинку. Солдат посмотрел по сторонам в поисках чего-нибудь, обо что можно было бы вытереть саблю, и остановил взгляд на моем платье. Затем он схватился за мое плечо, но доктор, накрыв меня полой пальто, зашипел проклятия в адрес солдат. В ответ на это командир лишь ухмыльнулся, вероятно приняв ругательства доктора за протест, и вытер сверкающую саблю о его плечо. Можно представить, что тогда чувствовал доктор, на глазах которого только что убили соотечественника, но он не сказал ни слова, потому что хотел защитить меня.

Мой отец был тогда еще жив и выслушал эту историю, едва сдерживая гнев. Вечером, после того как он уложил меня в кровать, я слышала их с матерью разговор. Стоя в коридоре, отец сказал:

— Они звереют и теряют человеческий облик, потому что их собственные командиры чересчур жестоко обращаются с ними. Винить нужно японских генералов.

Признаться, с появлением генерала у нас мало что изменилось. С собой он привез лишь подбитый матрас, на котором обычно спят японцы, газовую печку и большой сундук. Единственное, что свидетельствовало о его пребывании в нашем доме, было то, что по утрам, сразу после восхода солнца, у наших ворот останавливалась черная машина и куры с кудахтаньем разбегались в разные стороны, когда генерал проходил через двор.

Поздним вечером он возвращался уставший, кивал матери, улыбался мне и уходил в свою комнату.

Вообще генерал вел себя с нами удивительно вежливо для представителя оккупационной армии. Он платил за жилье и за все, чем пользовался. Через какое-то время он начал приносить продукты, которые отпускались пайком или вовсе были запрещены, как, например, рис или бобовые клецки. Он оставлял свертки с этими деликатесами на обеденном столе или на скамье в кухне и отправлялся к себе. Мать с подозрением посматривала на эти подарки и не прикасалась к ним, но мне она не запрещала брать их. Наверное, генерал понял, что расположения матери ему не удастся купить тем, что отбиралось у китайцев, поэтому вскоре подарки стали сопровождаться помощью по хозяйству, проводившейся втайне от нас. Однажды мы обнаружили, что окно, которое раньше не открывалось, было починено, в другой раз заметили, что петли скрипучей двери кто-то смазал, а угол, из которого дуло, аккуратно заделан.

Но уже очень скоро присутствие генерала в нашем доме перестало быть таким незаметным; постепенно он вторгся в нашу жизнь, подобно ползучему растению, которое прежде росло в горшке, а теперь нашло путь к земле и заполонило весь сад.

На сороковины мы отправились к Померанцевым. Обед прошел не в такой напряженной обстановке, как это было в последнее время. Нас оказалось всего четверо, поскольку чета Лиу больше не приезжала, если были приглашены мы.

Борису удалось достать водки, и даже мне налили немного «для согрева». Хозяин удивил нас, сорвав с себя шляпу и продемонстрировав очень коротко подстриженные волосы. Мать неуверенно потрогала их рукой и, улыбаясь, спросила:

— Борис, кто так жестоко обошелся с вами? Вы похожи на сиамского кота.

Ольга еще налила всем водки, но, чтобы подразнить меня, несколько раз сделала вид, будто пропускает мой стакан. Потом недовольно сказала:

— Он еще и деньги заплатил за то, что с ним такое сделали. В старом квартале, видите ли, появился прекрасный новый парикмахер.