Валентин Пикуль - Нечистая сила

— Что же еще может быть хуже? — спросил Пуришкевич. За Юсупова ответил Дмитрий Павлович:

— У него экзамены в Пажеском, но где же тут успеть подготовиться? А профессура — звери, это вам не Кэмбридж…

Пуришкевич заметил на столе черновик письма.

— Мое сочинение, — горько засмеялся Феликс. — Пишу здесь императрице, заклиная ее честью древнего рода Юсуповых, ведущих происхождение от брата Магомета, что я, их потомок, собаки не убивал…

Приходится мобилизовать фантазию!

По тому, как он сморщился лицом, Пуришкевичу стало понятно, что князь врет в письме крепко — на потеху историкам.

— Ну что ж, господа, давайте прощаться…

Санитарный поезд отправился на фронт. В тесном купе, примостившись у столика, Пуришкевич писал стихи — как всегда, саркастические. Худородный думец, он отделался гораздо легче, нежели его титулованные сообщники.

Царская власть побоялась тронуть Пуришкевича, ибо за ним высилась думская говорильня, над его лысиной мрачно реяли знамена черной сотни…

Под перестуки колес Пуришкевич сочинял:

Твердят газеты без конца Насчет известного лица.

С известным в обществе лицом Пять лиц сидело за винцом.

Пустил в присутствии лица В лицо лицу заряд свинца.

Пропажа с лицами лица Лиц огорчила без конца.

Но все ж лицо перед лицом В грязь не ударило лицом…

Но, право, можно быть глупцом От лиц в истории с лицом!

Соль этих стихов в том, что газеты, задавленные цензурой, оповещали читателей об убийстве Распутина в зашифрованном виде: «Вчера тремя неизвестными лицами убито известное лицо — жилец дома ј 64 по Гороховой улице». Обыватель глухой провинции, прочтя столичную газету, мог прийти к трагическому выводу:

— Вот до чего в Питере докатились! Какие-то неизвестные уже и жильцов убивать стали… Подумать только!

Бросив фронтовые дела, царь вернулся в Петроград, где жена предупредила его, чтобы он не сердился на нее:

— Я твоею волей велела кое-кого арестовать…

Документальный ответ царя таков:

— Мне стыдно перед православной Русью, что руки моих ближайших родственников обагрены мужицкою кровью…

Макаров покинул пост министра юстиции сразу же после убийства Распутина и, кажется, нарочно не дал ходу ночному заявлению убийц.

Добровольский заместил его скорее не по надобности, а лишь по инерции, какую ему придал Распутин.

Царь спросил Добровольского об убийцах:

— Неужели в моем доме завелись декабристы? На глупый вопрос последовал идиотский ответ:

— Не декабристы, а патриоты-милитаристы! Попробуй догадайся, что они хотели этим сказать. Премьер Трепов навестил экс-премьера Коковцева.

— Вы не поверите, Владимир Николаевич, но я ничего не знаю, что там стряслось с этим… Распутиным! Императрица поручила следствие Степану Белецкому, и для нее нет сейчас человека ближе и роднее. Она сама говорит:

«Степан — единственный, кому я верю, все остальные жулики». А я извещен достаточно, что Белецкий кокаину нанюхается, и его… несет!

— Как выглядит государь по возвращении из Ставки?

— Ужасен! — охотно отвечал Трепов. — Под глазами мешки, словно неделю из кабака не выходил, щеки ввалились, голос тихий, а глаза недобрые, как у собаки, которую много бьют и мало кормят… Открыто обещает завинтить все гайки до упора!

— А что наша императрица?

— Замкнута. Собранна. Холодна. Сдержанна.

— Распутина-то нашли хоть?

— Я же вам говорю, что не извещен. Я премьер, а не могу знать. Кто его поймет… Может, как у Чехова в рассказе «Шведская спичка», пока мы тут крутимся, он напился до синевы и сейчас отсыпается у какой-нибудь стервы…

Ищут, ищут, ищут! — А вот слухи, будто бы Юсупов и Дмитрий…

— Да что вы! — перебил Трепов. — Сливки нашего общества, голубая кровь и белая кость, не унизят себя до убийства.

— Как знать, — хмыкнул Коковцев…

Вскоре царь приказал Трепову добиться от Юсупова признания и выдать всех убийц. Феликс был доставлен к премьеру под вооруженным конвоем, как преступник. Трепов извинился перед князем за эту строгую меру и сказал, что вынужден исполнить высочайшее повеление… Феликс спросил его:

— Следовательно, все, что я скажу, будет известно государю?

— Да, черт побери, да! — выкрикнул Трепов.

Юсупов понял, что грубиян находится сейчас в таком гиблом настроении, когда готов воспринять любую истину. Феликс начал свою речь, словно заплетал хитроумные кружева:

— Вы, конечно, понимаете, что я не сознаюсь в убийстве Распутина. Но если даже допустить, что убил я и я же выдам своих сообщников, то… не воображайте, что я вам сознался! Передайте моему государю, — закручивал Феликс, до предела напрягая скудный разум Трепова, — что убившие Распутина действовали не потому, чтобы испортить ему настроение, а в его же интересах.