Наталья Головина - Возвращение

Он помнит Натали после тогдашней просьбы «научить радоваться», очень тихую, с как бы занемогшим взглядом, вызывающим в нем чувство любви и острой жалости. Он пытается «научить» ее радости и приобщить к ней, но хорошо знает, что дело, увы, не только в особенностях ее склада, причина — еще и в страхе за него, поднадзорного, и за семью, в смерти троих их малышей и в том, что сын Коленька родился у них глухим, такую скорбь даже и неловко пытаться умерить в другом человеке…

При всей их духовной слитности у них под конец образовались очень несхожие существования, ее жизнь к тому же более тяжело ложилась на ее душу. Он все же отчасти убавлял свое мучительное литературным трудом. И ничего было не изменить волевыми усилиями, не смягчить.

Единственное, что он мог, — стараться добиться поездки за границу.

…Он смотрел на нее теперь, после первой недели в Париже: это была словно бы совсем другая женщина! Вместо тоскующей домоседки и книжницы на его глазах возникла блестящая путешественница.

Попробуйте-ка вести себя с прилизанными, уклончиво насмешливыми приказчиками модных лавок (это тоже входит в шарм магазина) таким образом, чтобы сомнения прочь: перед ними дама, достойная занять заслуженное место в великом городе! Для этого нужно всего лишь: окинув взглядом яркий развал туалетов на все случаи жизни — по нынешней, завтрашней и послезавтрашней моде, заметить среди них один, который и является здесь «единственным».

Теперь кто не одевается в Париже!.. Богатеющие на глазах лавочники, вновь посадившие после революции 1830 года на престол для пущей важности короля Луи-Филиппа, устремились и сами к нарядам и удовольствиям, по-дворцовому пышным. Пришла пора взять свое. И оплывший промышленник со своей приземистой половиной покупают без содрогания: оранжевое, лимонное и багровое, горностаевый мех (в меньшем почете соболь, благо он неприметней), кринолины и фижмы. Буржуазное барокко просвещенного века во славу реставрации! Талии у девиц — сигаретками, а у дам — похожие на окорока, перетянутые бечевками; рукава скромнороскошные, как бы стекающие книзу от упадающего с плеч декольте, они делаются из пяти аршин, что выставляет талии в еще более фантастическом свете! Названия рукавов — «висельник», «слабоумный», «слон»…

Натали смеется над его иронией:

— Что поделаешь, моды выдумывают мужчины!

Заходя в магазины, они покупали все разом: саквояжи, перчатки от Мацера, дивные золотые плоды апфельзины, гимнастические принадлежности для Саши-младшего, новинку — купальный костюм, вечерние туалеты… Вот так-то.

Александр также, стараниями парикмахерских мастеров, приобрел узкую щегольски подстриженную бородку и усы, красивым изгибом сходящие к бороде, и был по-новому элегантен и строен в короткополом с открытой грудью сюртуке под названием пиджак. Современный джентльмен здешней формации и блестящая европеянка!

Во время одной из прогулок снялись в дагерротипии Соломона Адама. Это знаменитая новинка. Через несколько дней можно будет получить изображения.

— Ну, как тебе тут? — спросил он ее улыбаясь.

— Погоди, дай пожить подольше!

Он же высказал свои впечатления, слегка неодобрительно от мгновенно нахлынувшей усталости:

— Движение и шум такие, что не сосредоточишься. Здесь, кажется, вообще невозможно уловить частности. Вот разве что — учтивость… такая заученная у всех. Они подавили свой разум! Умильность такая, что обманут и украдут… из вежливости.

— Да-да, верно… я слежу за мыслью. И я сейчас так люблю тебя!

Их обтекал многолюдный бульвар Фонтен, толпа огибала островок кафе под акациями и тополями. Все же выражение лица у Натали было отстраненным от уличного шума, от звонков дилижансов и криков разносчиков. Нежный и задумчивый взгляд… Она сказала еще что-то — с беспечной улыбкой и слегка невпопад. А впрочем, она всегда улавливала самую суть.

— Да, что касается чувств, так копни глубже — такая пустота. Наши были бы для них смешны и удивительны. — Она улыбнулась сразу многим воспоминаниям. — Зато сколько у нас делается по прямому душевному движению!

Как это часто бывало, Натали выразила его впечатления.

Приветствуя их издали поднятием трости над головой, к их столику под акациями подошел Павел Васильевич Анненков. Только вчера он приехал с Белинским из Зальцбрунне. Павел Анненков — коллекционер впечатлений и человеческих типов для будущих своих мемуаров. Вообще на левобережий Сены — всюду русские.