Валентин Пикуль - Пером и шпагой

— Я брожу по плацам Берлина, как по мавзолею. Даже Цицерон не сделал для своей боготворимой Тулии того, что получили от меня по смерти своей мои славные ребята.

Когда Циттен был еще жив, он иногда являлся ко двору с улыбкой застенчивого ребенка. Дряхлый карлик, у которого из уха торчал слуховой рожок.

— Как здоровье, приятель? — кричал король в этот рожок.

— Яблоки уже поспели, — кивал ему Циттен… В спальне короля, между свечами, настойчиво стучали часы.

— Я, кажется, утомил Пруссию своим долгим царствованием. Это смешно, но я уже сам ощущаю себя только историей…

Он угасал, а глаза его оставались молодыми. По этим глазам можно было догадаться, какой огонь был этот человек раньше. И даже в старости Фридрих умел держать себя величественно в своем изношенном кафтане. Если его замешать в тысячной толпе, то даже в толпе сразу найдешь его, — вот он, это король!

В январе 1786 года ему доложили о смерти Циттена.

— Я узнаю его! — воскликнул Фридрих. — Циттен, как всегда, идет в авангарде… В белом плаще, как в саване, даже на том свете он прокладывает палашом дорогу для своего короля!

Весной его вынесли в креслах на террасу в Потсдаме. Король почти безболезненно смотрел прямо на слепящее солнце.

— Расплавь же меня, — просил он (а кресло, в котором он сидел, называлось уже «вольтеровским»). — Пора заканчивать мне эту канитель…

Приехал из Ганновера знаменитый врач Циммерман.

— Мне известно, — сказал ему король, — что прежде чем врач начинает лечить людей, он должен заполнить людьми целое кладбище. Я не подпущу вас к себе, пока не узнаю точно: есть ли у вас такое кладбище, или вам не хватает короля для его заполнения?

— Ваше величество, мое кладбище уже битком забито.

— Благодарю. Вы искренни. Можете ехать обратно…

Что вы, Циммерман, собрались лечить? Старость? Но старость — неизлечима. Смерть естественна, как и рождение человека.

В своем духовном завещании Фридрих написал:

«Жизнь наша — мгновенный переход от минуты рождения к минуте смерти. Назначение человека в этот краткий период — трудиться для блага общества».

В два часа ночи 16 августа 1786 года остановились старые часы. Эти часы впоследствии увез из Потсдама император Наполеон, и они, видевшие агонию Фридриха Великого, видели и смерть Наполеона на острове Святой Елены. Прусского короля не стало, но осталась его Пруссия — не страна, а призрак страны…

Железная по былой славе Пруссия была на самом деле трухой еще при Фридрихе (хотя мало кто в Европе догадывался об этом). Внешне все было благополучно. Пруссию оберегал от врагов незримый бастион обаяния прусской несокрушимости и слава громких стремительных «блицкригов» короля Фридриха.

Наполеон рискнул тронуть этого зверя.

И случилось чудо: «…города падали градом, как спелые плоды; это было похоже на сон — словно сам бог бросал города и крепости Пруссии в лоно победителя». Что же случилось с Пруссией? Где ее Циттены и Зейдлицы? Где ее храбрые солдаты?.. Даже духу не осталось от прежней мощи. Пух и прах, прах и пепел… А кто виноват? Виноват, читатель, сам король Фридрих Великий!

Как деятель государственный король был реакционен до мозга костей, ярый враг всего передового, — вот это и превратило Пруссию в труху. Она развалилась на глазах пораженной Европы в тот же миг, как только столкнулась с армией нового типа — с революционной армией.

Фридрих же такой армии не знал. Муштра и педантизм, доведенный до совершенства, — привели его армию к разложению. Наполеон взял с Пруссии миллиард во франках, сделал так, что в Пруссии никто ничего не мог купить; берлинцев шатало от голода, от государства же остался жалкий клочок земли. Несокрушимость Пруссии обернулась мифом, легендой. Фридрих отучил немцев думать («король думает за вас!»). Патриотизм же своего народа Фридрих развивал «китайским» способом: через полную изоляцию Пруссии от всего мира. За границу своих пруссаков король не пускал, чтобы не насмотрелись лишнего, книги иностранные сам читал, но подданным читать не позволял. И так — со всем, чего ни коснись. Прогресс был Фридриху всегда чужд. Машин в Пруссии он не терпел, ибо машина — по его мнению — друг лентяя; пруссак же пусть работает и за себя и за машину. Король воспитывал активных рабов, совершенно забывая о том, что раб, внешне даже активный, в душе остается всегда пассивным. Это его естественное состояние, — палки тут не помогают!

Пруссия настолько была истощена духовно при Фридрихе Великом, что не смогла даже спасти свою честь. Спасать Пруссию взялась армия России. А реформаторов она набрала из саксонцев, ганноверцев, нассаусцев и голштинцев. Сама же Пруссия была неспособна поставить даже одного политического деятеля!